Планшет с именами испытуемых, кажется, прирос к руке медика, обнаружившей себя рассредоточено смотрящей в точку далеко за скупые приписки возраста добровольцев, куда-то вглубь собственного сознания между картинами чужих миров и бесконечностью химических формул. Бренда перехватила проект исключительных возможностей, в её руках он играл яркими красками, вслед за успехом Чейза, у неё получилось создать чистый нпфс из оригинального ДНК НЕХа. Но у неё отобрали Адама, подменив его синтетикой. Аналогия к питомцу у которого из пасти вырывают старую любимую игрушку, с которой столько всего было связано и взамен дают новую, с другим запахом, с другим вкусом и заверяют, что этот вариант единственно возможен. Наивно полагать, что руководство правда верило в то, что для фрау Крип будут иметь значение возраст испытуемых и их количество. Конечно, Зед в числе добровольцев выглядел сущей внезапностью и его смерть оказалась бы крайне досадной. Однако, расходный материал приобретал значимость только когда его не хватало, при должном рвении можно было взглянуть и на первогодок. Правда была одна, исходя из эмуляций проведённых ранее, синтезируемое ДНК Адама было полнейшим дерьмом, а раз так, руководство должно было принять решение о рентабельности проекта как такового.
Заинтересовать Йоханнеса таким проектом было не сложно, он легко откликнулся для попытки пересмотреть формулы и подогнать количество летальных исходов в эмуляциях. В отличие от немки, медик  все ещё ценил человеческие жизни и это, надо сказать, неимоверно раздражало. Уже пора было признать, что даже для синтетики результаты были достаточно удовлетворительны, чтобы проводить опыты на людях, но не достаточно хороши, чтобы фин относился к проекту с должным рвением.
Белая женщина усмехнулась, наблюдая за подготовкой к эксперименту, результат которого был предопределен исходя из проведенных опытов на оборудовнии. Чистая формальность, попытка урвать глоток воздуха перед тем как вновь погрузиться в тягучую тьму без права на ошибку. Видимо, сама Крип выглядела излишне погруженной в себя, потому как подле плеча раздался знакомый низкий голос:
- Все в порядке? - Вольген смотрит на неё пристально, с интересом, будто пытается прочесть мысли и медик качает головой, не выражая этим жестом ровным счетом ничего. Что могло быть в порядке, когда в эмуляциях половина испытуемых мертва? Все будет в порядке, только если только вот эти четверо в соседней комнате каким-то чудом останутся живы по закрытию часов.
- Чистый препарат готов. Не понимаю зачем ты здесь, - женщина поворачивается к нему, сокращая и без того близкое расстояние, говоря тише, так, чтобы Йоханнес не услышал, - Ты же знаешь какие последствия ведет за собой синтезированная версия.
- Я хочу увидеть все собственными глазами. От начала и до конца, Бренда. Позволь мне эту маленькую вольность, - Дайс тоже говорит тише, не убирая с лица улыбку. Женщина в ответ вновь качает головой, понимая, что он мог измениться в чем угодно со времен их юности, но только не в этом. Бурные были времена и эта их черта всё еще была общей, желание увидеть все своими глазами, принять удар без амортизаторов. Ведь только сдержав удар, можно оценить его действительную силу.
Отбросив лишние воспоминания,  Крип легко наклонилась к микрофону. Пора было начинать.
- Добрый день, котята. Возьмите у медиков первичную дозу препарата, вы знаете, что с ней делать, - проинструктированные перед испытанием добровольцы должны были принимать препарат с интервалом в пять минут, друг за другом, для удобства на стене висели часы с таймером. Было что-то волшебное в наблюдении за тем, как добровольцы один за другим клали в рот таблетку препарата точно отслеживая секунды. Крип не знала чем они думали, подписываясь на это, но ей виделись покорнейшие овцы идущие на заклание. Во благо науки, во благо будущего человечества. В пору было пустить слезу, но женщина обратилась к Вольген не оборачиваясь:
- Это разве не одна из твоих бывших воспитанниц? Не беспокоишься?- интонация звучит усмешкой, но аналогичный вопрос Крип могла задать себе о собственном лаборанте. Правда в этом случае ответ был очевиден: это была часть становления Крафта, как медика. Необходимый этап, через который сама немка прошла довольно давно, но временами все ещё греша испытанием нпфс на собственной шкуре. Если ему интересно заглянуть за грань, кто Крип такая, чтобы останавливать?

-Чистый препарат готов. Не понимаю зачем ты здесь.
Сибелиус оторвался от панели с текущими данными о состоянии добровольцев. Показалось, что эта реплика мисс Крип адресована ему, но нет. Женщина обращалась к Инструктору Штурмовиков, что изъявила желание наблюдать за экспериментом. Шаг Бренды в сторону Главного Инструктора Дайс и что-то произнесенное на тон тише, не добавляют ни капли к тому, чтобы считать происходящее, чем-то большим нежели неоправданно жестокий эксперимент.

«- Я здесь, за тем, чтобы это оставалось научным исследованием,» - отвечая уже сам себе финн с трудом сдержался, чтобы не озвучить вслух аналогию с небезызвестными экспериментами, что проходили под лозунгом «Труд освобождает».
Его всегда напрягало то, как быстро Агентство переходит к испытанию на людях. Фокус группы малы, а побочные эффекты… наверняка более чистые препараты и добавление других вспомогательных веществ могли бы их снизить.  Он работает над этим и будет работать дальше, даже если прогресс в этом направлении мизерный.

И пусть здесь все добровольцы, а синтез ДНК Адама обходится так дорого во всех смыслах, что эту лавочку вот-вот прикроют, на его взгляд куда лучше заморозить исследования, до появления технологий, что позволят обойтись без столь высокой летальности. Сколько добровольцев? Четверо? Это смешно и не показательно, даже если все выживут. Слишком маленькая группа, для того, чтобы считать любой результат значимым. Они не дадут никаких данных среди разницы результатов ни по возрастному, ни по половому признаку.

Между тем, «котята» уже глотают первичную дозу. Скула биохимика нервно дергается, точно он сам проглотил одну из этих пилюлей и он, наклонившись к микрофону, обращается к добровольцам:
- Пожалуйста, сообщайте о любых изменениях, которые вы чувствуете. Боль, головокружение, тошнота, галлюцинации любого рода, изменение восприятия себя в пространстве, ощущение дежавю и так далее.
Да, ещё не прошло ожидаемое время полного проявления негативных эффектов, но никто не обещал, что действие этого препарата само по себе не будет чем-то сопровождаться.
Йоханнес бросает ещё один взгляд на панель, что подмигивает зелеными датчиками и говорит, что все в норме и снова оборачивается к добровольцам, чьи лица, освещённые холодным светом люминесцентных ламп, кажутся болезненно-обреченными.

Отредактировано Johannes Sibelius (26-05-2019 18:50:37)

[nick] Pablo Martinez[/nick][sign]Мы одни, я и ты - в полной невесомости.
Нет границ, нет черты! Нет предела скорости.[/sign][icon]https://d.radikal.ru/d18/1905/8f/e84c757b07de.jpg[/icon][status]Замкнуло на тебе[/status]
Зачем он здесь? Этот вопрос Пабло задавал себе еще с той ночи, когда узнал что Эд записался в добровольцы. Вот и сейчас, проталкивая по пищеводу с усилием отвратительную таблетку, он смотрит не на часы, не на людей за стеклом, а в глаза своего любовника. С некоторым вызовом в своих темносиних глазах и ухмылкой. Эта жертва не ради организации, не ради мира, она принадлежит одному конкретному человеку, без которого, кажется, что и не надо больше ничего.
Ну что, как оно тебе смотреть на это, зная что я умру первым?
Он хочет сказать это вслух, хочет схватить парня за грудки и хорошенько встряхнуть, громко с остервенением крича :" где твои мозги, идейный такой, больше всех надо?!"
Но он молчит, смотрит лишь на него, сейчас даже не замечая какая она на вкус, эта чудо таблетка, ради создания которой светлые умы ЭЛЬМа готовы принести человеческие жертвы.
На благо человечества? Не смешите меня. Не ве-рю! Ни единому пафосному слову.
Бросает взгляд на часы, отмечая отведенное ему время, а заодно и отмечая чужое, как свое. Сердце бьется чаще. И хочется...Не не так, и вериться что вот через какой-то там отведенный час они вместе выйдут из этого помещения, обнявшись и смеясь над случившейся ссорой.
Из-за которой он здесь и оказался, будто мышка подопытная.
Не мышка, котенок же, ты чем слушал?
И усмешка ползет на его губы. Он встречается взглядом с любимыми глазами. И как же хочется видеть в них не восторг от своего геройского поступка, а банальную тревогу.
Неужели тебе не страшно?
Вдыхает воздух, закрывая глаза. На миг показалось, что пол ушел из под ног, и голова пошла кругом. Поджимает губы и говорит:
- Все хорошо. Немного голова закружилась.
А ведь люди за стеклом ждут реакции на свой чудо препарат. Он бросает равнодушный взгляд на стеклянную стену.
Ему кажется что ничего не происходит, просто становиться немного жарко, будто что-то закипает там внутри, разносится по венам, с шумом в ушах и звоном. Кажется, о способен проникать сквозь стены, стоит лишь этого захотеть. Даже достать звезду с нема и то это будет не предел возможностей.
- Ух, хорошо кроет,-смеется, отступая чуть назад к стене, трет глаза рукой, пытаясь сфокусировать свой взгляд.
Возможно стоило поспать перед тем, как он с упрямством обиженного ребенка, до крови закусывая губы, чуть дрогнувшей рукой вписал свое имя в бланк испытуемых.
Хочется убежать куда подальше, но он не может. Не может оставить своего Эда наедине с этими бесчувственными людьми, которые еще неизвестно сколько должны положить жизней на алтарь науки во благо человечества.
Вдох- выдох, удушье, нахлынувшее волной, проходит. Уходит и страх, наступает какая-то забавная легкость.
- Хм, а ничего так,-он крутит головой, радуясь что картинка и мир снова вернулись к своим обычным очертаниям. Разве что краски стали ярче.
Он улыбается довольной улыбкой посвященной своему любовнику.
-Не все так страшно, как казалось!

[nick]Edward Washington[/nick][icon]https://b.radikal.ru/b26/1906/a5/a8bf91666e8e.jpg[/icon]Это был отличный день, чтобы... выглядеть слегка торжественно. Черная рубашка, застегнутая на все пуговицы, черные брюки, темно-серая жилетка и галстук в цвет, серые замшевые туфли...
– А если под его воздействием тебе захочется вздернуться на собственном галстуке? – заботливо поинтересовался внутренний голос.
– Тогда мне не придется тратить время на то, чтобы ходить за ним, – ответил голосу Эдвард.
– Хоть какая-то радость в жизни, – съязвил внутренний голос.
Да, для такого случая, как испытание на себе потенциально смертельного препарата, наряд – несуразней не придумаешь. Как ни прискорбно, но условия проведения сего чрезвычайно важного мероприятия диктовали свои правила. Так что, из всего слегка торжественного комплекта Эдварду пришлось ограничиться только идеально уложенной прической. И сейчас прическа эта вместе с ее владельцем, что прислонился спиной к стене и скрестил руки на груди, уже битых тринадцать минут томилась в ожидании своей очереди.
Чего за это время только ни произошло. Успел начаться эксперимент. Причем таким обращением, которое заставило Вашингтона поставить галочку к одному из пунктов в списке, определяющем несерьезный подход к делу у человека. Это было досадно. И Эдвард искренне надеялся, что эта галочка будет единственной. А что ему еще оставалось делать? Назад пути не было. А идти на неоправданный риск и бессмысленное геройство у него, вопреки мнению Пабло, не было абсолютно никакого желания. Хотя и его понимание оправданности и осмысленности геройства могло бы вызвать большие вопросы. И даже вызывало. У того же Пабло, например. Что, впрочем, не помешало ему все же принять участие в испытании. Надо признать, что его появление среди добровольцев подняло бурю эмоций в душе Эдварда. Радость от того, что Пабло оказался совсем не таким безнадежным оболтусом, каким притворялся, и гордость за любимого человека буквально рвались из груди. Хотя и не проявлялись внешне, разве что во взгляде, которым Эдвард одарил мексиканца, встретив того в лаборатории.
Один за другим участники эксперимента принимали препараты. И каждый довольно быстро начинал чувствовать их воздействие. Или не их. Но, по крайней мере, им находилось что сказать. Незнакомка со знакомым лицом "захмелела" и изъявила резонное в таком состоянии желание сбегать за сигаретами. Семьдесят три раза. Почему семьдесят три? Даже если предположить, что в каждом забеге ей удавалось добыть только половину сигареты, то набиралось почти две пачки. Вредно, вредно так много курить. Хотя от пары затяжек Эдвард и сам бы сейчас не отказался, да...
Затем настала очередь Пабло. Его любимого, обожаемого, сейчас как никогда прежде, якобы разгильдяя, Пабло.
– Счастливчик, – думал Эдвард, наблюдая, как парень кладет в рот таблетку, – твоя очередь уже подошла.
Когда взгляд Эдварда встретился с синими глазами мексиканца, второй уголок его губ едва заметно дернулся вверх, в некоем  подобии подбадривающей улыбки. Он, конечно, даже не задумывался над тем, каково ему знать, что Пабло умрет первым. Если тому будет суждено случиться, Эдвард будет помнить и чтить его подвиг каждый миг отведенной ему жизни. И сегодня, сегодня он счастлив от того, что в этом вопросе они с Пабло на одной волне. Сколько же решимости в его взгляде. Поистине отрадно видеть такую самоотверженность во имя защиты родной земли.
И, если бы Вашингтон умел читать мысли, то вопрос Мартинеза его бы очень удивил. Конечно, ему не страшно. И Пабло страшно быть не должно. Ведь оба они поступают правильно. Даже если ни один из них не выйдет сегодня из этой комнаты, это будет означать лишь то, что они отдали свой священный долг стране и миру. Это не то, чего стоит бояться. Об этом можно только мечтать. Ведь не каждому выпадает шанс принести действенную помощь обществу своими поступками. И плевать, что данный случай был вообще не из той категории деяний, которые можно было бы в здравом уме отнести к «действенной помощи обществу». Эдвард об этом не знал, не думал и думать не хотел. Он верил, что его решение является единственно верным и способно принести исключительно только пользу. Возможно, не лично ему, но прогрессу в целом.
Оставаясь все той же неподвижной статуей у стены, Эдвард наблюдал за реакцией Пабло на препарат. Никаких порывов тут же подойти, поддержать, приободрить, пока у того вертится мир перед глазами. Только предельная концентрация внимания на этом человеке сейчас.
– Не все так страшно, как казалось!
– Да, я не зря верил в тебя столько лет, – а вслух ни слова, только вновь дернувшийся уголок губ.
Реакции третьего участника были лишены такого пристального наблюдения со стороны Эдварда. Первое впечатление было получено, за своим драгоценным «проектом» он посмотрел, а следующий испытуемый мало того, что сообщил о возникавшем тут уже состоянии опьянения, как это услышал для себя Эдвард, так еще и его время приема препарата удачно легло на состояние волнительного предвкушения, разгоревшееся в самом Вашингтоне.
Да! Наконец-то! Его черед настал.
Впервые за время, проведенное в этой комнате, Эдвард оторвался от стены и разомкнул сложенные на груди руки, чтобы взять таблетку. И только сейчас он осознал, что все его тело пробирает дрожь от радостного возбуждения. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Челюсть свело, по бокам и кончику языка потекла слюна, словно он собирался съесть лимон. Секунда, и таблетка отправилась в рот. На вкус она действительно оказалась кислой, что заставило парня задуматься, а не слишком ли хорошее у него обоняние. А дальше... Дальше никаких изменений.
Простояв минуту с опущенными руками и глядя в пол в попытке сосредоточиться на внутренних ощущениях, Эдвард вернулся в исходное положение. Его бешеный взгляд был устремлен куда-то в пустоту перед собой. Со стороны могло показаться, что его охватила тихая паника. Но, если она и была, то только потому, что парень ровным счетом ничего не мог рассказать. Не в том плане, что у него отказал речевой аппарат, просто говорить было нечего.
– Опьянение? Нет. Повышенная активность? Нет. Головокружение? Нет, – Эдвард перебирал в воспоминаниях ранее озвученные реакции участников, пытаясь обнаружить у себя что-то похожее. – Что там еще было? Счастье? Счастье, счастье... Счастье. Счастье я, определенно чувствую, – но загвоздка была в том, что именно такое счастье он чувствовал с самого утра, а в последние пятнадцать минут так и вовсе словно купался в его концентрате. – Счастье не пойдет. Я не могу быть абсолютно уверен, что сейчас испытываю его в результате воздействия препарата на мой организм. А для исследователей нужны достоверные данные. Нельзя так легкомысленно разбрасываться словами. Но, если я не скажу ничего, то мое участие в эксперименте будет бесполезным. Думай, думай, – парень прислонился затылком к стене и закрыл глаза, стараясь отгородиться от воображаемого внешнего давления и сконцентрироваться на себе.
Не помогло. Ну что ж, возможно, реакция проявится чуть позже. Эдвард вновь поднял голову и посмотрел на людей за стеклом.
– Пока не чувствую никаких изменений, – честный ответ, в котором абсолютно уверен – лучшее решение.

Отредактировано Merry Angel (06-06-2019 06:58:57)

Горьковатый привкус неудачи преследовал ее с самого утра, его нельзя было избежать,  как нельзя было его игнорировать. Точно такой же вкус преследовал женщину, когда они в последний раз с супругом садились в чертов самолет, Бренда тогда переборола себя, подавила ощущение тревоги, расслабилась и получила ожидаемый удар. Но не сейчас, сейчас медик пережевала и выплюнула уже столько ударов, что не боялась следующего, напротив, предвкушала, тяжелым взглядом смеряя испытуемых за стеклом. Такие взгляды не вселяют оптимизма, но глупая бравада ободрений всегда казалась немке пустой тратой времени и уж тем более сил. Обращаясь к памяти, приходит понимание, что зря тратить ресурсы было не в привычках Бренды. Она всегда старалась обходиться минимальными затратами и даже так её руки были испачканы в крови испытуемых много выше локтя. Об этом знали и этого боялись. Все, но не Вольген.  Медик глубоко вздохнула, снимая внутреннее напряжение, отдаляясь от него на добрую пару шагов. Внимание фрау Крип занимали люди за плотным слоем стекла, таким плотным, что их скупая обратная связь о воздействии препарата передавалась через динамик прямиком на головы наблюдателей. Этого было мало, критически мало, чтобы с точностью сказать, что синтетика никуда не годится. Лицо женщины оставалось мертвенно спокойным когда внутри её разрывало в клочья желание пробраться в головы испытуемых, в деталях распробовать каждый полутон их состояния. Она будто летела сквозь ночную бездну по приборам, полагаясь на технику, к которой доверия было едва ли больше, чем к словам испытуемых.
- Нужно разделить комнаты на несколько, не считаешь? - обратилась немка к Йоханнесу, едва заметно хмуря брови, - Они наблюдают друг за другом и думаю, могут попросту перенимать ощущения друг у друга.
Вопрос был скорее риторическим и не требовал ответа, Крип задала его скорее с целью отметить в своей памяти проблему, нежели спровоцировать коллегу на диалог. Да и если быть до конца честным, соль обращения была не в беспокойстве за чистоту эксперимента. Открой себе всемирную сеть с самыми громкими диагнозами и найди в себе десяток-другой, делов-то. Соль её сомнений была в том, что пульс участников и вслед за ним давление поднимались резко вверх, ударяя в голову тяжелым молотом и это происходило раньше, чем было обусловлено надеждами немки.
Дурным знамением лаборант улыбался женщине окровавленным лицом с беговой дорожки, словно призрак из давно забытого прошлого. Бренда перевела с него взгляд на ближайшего медика и тот суетливо протянул молодому мужчине платок из собственного кармана, виновато разводя руки: полотенца рядом не оказалось. Это всё, что могла сделать для Крафта его руководитель перед тем, как отдать команду на подготовку препаратов способностей.
- Благодарю за предоставленную информацию, - холодно проговорила медик в микрофон, вторя словам Чейза недельной давности без присущей ему восторженности, - Сейчас вам выдадут нпфс из вашего сектора, используйте силы аккуратно, постепенно увеличивая нагрузку.
Таблетки подносились лаборантами на миниатюрных металлических подносах, где помимо препарата с названием, лежала записка с именем испытуемого, написанная аккуратным тонким подчерком - подчерком фрау Крип, которая не стеснялась ответственности за эксперимент, принимая её стоически и спокойно. Передав штурмовикам стихийные способности, женщина определила единственному медику за стеклом ареометизм - способность из его сектора, которая могла в случае возникновения проблем с окружающими защитить Зеда и того, кто попадется под его руку. Ведь, если что-то пойдёт не так, то именно сейчас, после того как испытуемые примут таблетку с надписью "Съешь меня" и отправятся в волшебную страну измененного днк. Эдварду предназначалась таблетка с гидрокинезом, Пабло - пирокинез, Норме - электрогенез под стать её блистательной улыбке. Приостанавливать и уж тем более прекращать эксперимент только из-за недомогания Бренда не могла, ей нужен был показательный пример, как будет действовать синтезированный препарат в паре с уже существующим.  Будет ли он годен хоть на что-то действительно полезное, или окажется абсолютной пустышкой. Именно для этого Крип стояла рядом со стеклом, держа в одной руке планшет, другой поправляя прическу. Если все пойдёт под откос, пусть хоть волосы будут в порядке.

[nick] Pablo Martinez[/nick][status]Замкнуло на тебе[/status][icon]https://d.radikal.ru/d18/1905/8f/e84c757b07de.jpg[/icon][sign]Мы одни, я и ты - в полной невесомости.
Нет границ, нет черты! Нет предела скорости.[/sign]
И если Эдвард смотрел, как Пабло принимал свою дозу нового препарата, с восторгом и завистью, ведь не мог он, этот восторженный дурак, думать иначе? Не мог. По-другому зато думал его любовник. Мартинез скривился, и первым его порывом было подбежать и ударить по любимой руке, чтоб не тянул в рот чего не следует. А о том, чего следует ему туда тянуть, он стыдливо пытался не думать.
И боги только ведают, каких усилий стоило этой вспыльчивой натуре погасить этот импульсивный рывок в сторону брюнета. Пабло хоть и был штурмовиком, и даже влюбленным по самые уши, отчетливо понимал, что он влюблен в безнадежного идиота, которого глупо ревновать к кому-то из плоти и крови, ведь основной соперник будет посерьезнее любой топ-модели, и имя ему - Служение. Не важно, родине, миру или еще чему.
Пабло лишь рукой махнул, отворачиваясь. Невыносимо было смотреть в это полное радости и торжества любимое лицо. Даже если это их последние часы вместе. Что-то неприятным ощущением кольнуло под сердцем, да там и осталось ноющим предчувствием нахлынувшей неизбежности.
- Препарат же не наделяет способностю гадалки?- как-то неуверенно даже для дурацкой шутки, спросил Пабло, но так и не повернулся лицом к стеклу, и тем людям, что за ним притаились в таком же торжественном ожидании, что и Вашингтон.
Но эксперимент шел своим чередом.
Сколько он пробежал? А ведь все так же даже не запыхался. Или он просто этого не может понять?
После беговой дорожки мысле все так же не желали вставать в одно русло, а метались от одних воспоминаний к другим. Пока все хорошо идет, да?
Он посмотрел в сторону спрятавшихся от них ученых, и тут как назло начали появляться побочные действия.
- Что-то быстро... Побочки?--все же тут нет места для геройства, поэтому парень честно описал свое состояние.
Голову парня будто в тиски заковали. Может не следовало так злиться?
Он потер виски пальцами и обернулся, уперевшись спиной в стену. Было странно испытывать физический дискомфорт, что дарила ему головная боль и отвратительное ощущение во рту, с приступом некой эйфории. Чувство счастья и восторга, будто его покусал Эдвард.
Пабло зажмурился, представив на миг, что это лишь сон, что не было ничего этого. Они проснуться вместе, в одной постели. живые...
Он мотнул головой, отгоняя неприятное чувство, что начинало точить его изнутри. Осмотрелся, рассеянно улыбнувшись и всем остальным участникам эксперимента.
Принял свой препарат, ощутив привычное тепло, разливающееся по телу. Будто кровь начинала кипеть. Это новое ощущение на время перебило все остальные. Он и раньше принимал "Пирокинез", но ощущения были не те. Казалось, будто вместо одной дозы, он принял две, или даже три?
Пабло уставился на кончики своих пальцев, которые разжигало так, что казалось он способен расплавить ими стальную пластину в десятки сантиметров, лишь приложив к ним свою ладонь. А от силы мысли воспламенить все что угодно, даже папку на столе, там за стеклом. И вообще он человек-факел из великолепной четверки.
А еще в помещении становилось чертовски жарко - это сила, увеличенная в разы, рвалась наружу.
И ему не оставалось ничего другого как создать на руке подобие файербола и перекидываеть с ладони на ладонь, забавляясь и удивляясь тому, что огонь не трогает его самого.
-Эд, смотри, я маг огня!
Но приступ новой головной боли заставил дрогнуть руку, и огненный шар, упав на пол, сотнями искорок разбежался под ногами участников эксперимента.
Самому Пабло становилось жарко, и он вынужден был снять куртку, оставшись в одной футболке.
Хотелось пить. Хотелось биться головой о стенку, к которой он сейчас прислонился спиной в посках прохлады.
Если не головная боль его доканает, то это сделает огонь, стихией бущующий внутри. И жаль, что не метафорично.
Он закрыл глаза, тяжело вздохнув.

Отредактировано George Tucker (21-06-2019 11:41:22)

[nick]Edward Washington[/nick][icon]https://b.radikal.ru/b26/1906/a5/a8bf91666e8e.jpg[/icon]Несмотря на свое изначально взбудораженное состояние, некоторое время спустя, Эд все же смог определить, что это стабильное состояние эйфории не было его собственным. Что вызвало прилив "естественной" радости. Конечно, ведь теперь он мог уверенно сообщить о том, какое воздействие оказывал на него препарат. Что он добросовестно и сделал. Даже не один раз. Сначала это было оповещение о безудержном и безграничном счастье, затем о приливе энергии, в следующий раз об удали молодецкой. И все примерно в одних масштабах - безудержных и безграничных. Хотя вид парня его заявлениям мало соответствовал. Особенно во время упражнений на беговой дорожке. Тогда он был больше похож на голодного хомяка, за чьим шаром маячило лакомство, ибо сдержанность в проявлении внутренних ощущений была такой же неотъемлемой частью его существа, как и сами ощущения. А потому неосознанная борьба между корнями вросшей пофигистичной миной и вызывемой действием препарата потребностью выплеснуть весь грохочущий внутри фейерверк выглядела со стороны, по меньшей мере, странно. Но у всего есть свой предел. И примерно через полчаса после принятия таблетки мина начала сдавать.
В какой-то момент Эду показалось, что ему на голову нацепили металлический обруч и начали стягивать. Ощущение было настолько реалистичным, что он даже обернулся в поисках безобразника, учинившего такой беспредел. Не найдя оного, парень пошарил руками по голове, словно пытаясь убедиться, что там снаружи действительно ничего не надето. Удостоверившись, что это так, Эд выдал самую адекватную для такого случая реакцию - начал хохотать в голос. Никакого облегчения это ему не приносило, от чего ему становилось еще веселее по неведомой причине. Сказать, что разум его был затуманен или что-то в этом духе, было нельзя. Мысли были ясны, как летнее небо в безоблачный день. Но вот на выходе оказывались карандашом в стакане с водой - вроде нормальный себе карандаш, а потом раз - и граница водной поверхности, за которой карандаш уже не тот. Так и мысли Эда, стройно повествующие о его нынешнем состоянии, на выходе превращались лишь в хохот - то стихающий, то усиливающийся при любой попытке что-то сказать. А за этим всем голова вполне четко и ясно обещала взорваться. И Вашингтон уже рад был бы ей это позволить, но быстро понял, что она не очень-то верна своим словам. И это, судя по всему, было очень смешно.
Насилу уняв свой волновой приступ смеха, Эдвард смог принять новую таблетку. Гидрокинез был, конечно, штукой полезной, но в определенных условиях. А нынешние условия парень таковыми не считал. Вот что ему с ним делать? Все вокруг развлекаются, а ему что? Хоть бы блюдце с водичкой дали.
Прежняя серьезность вернулась на место и парень мерил шагами комнату, наблюдая за происходящим внутри лаборатории.
- Эд, смотри, я маг огня! - послышался такой знакомый и приятный голос. Но Эд лишь натянуто улыбнулся, беспокоясь о том, что маг огня мог выбросить какой-нибудь непредсказуемый фортель.
Откровенно говоря, он чувствовал раздражение. Не из-за Пабло, конечно, а из-за растущего желания  раздвинуть там... море, например. Но парень не добавлял ему спокойствия, играя под носом огненным шаром.
- Доигрался, - раздраженно подумал Эдвард, когда по полу рассыпались искры пламени. Но тут же одернул себя, вспоминая, что раздражение это было не его собственным, и беспокоиться сейчас следовало бы о другом. Он почти сочувственно посмотрел на Пабло и подумал: - Прости, сейчас я ничем не могу тебе помочь. Только сделаю хуже.
Впрочем, долго пребывать в состоянии, близком к обычному человеческому ему не дали. Другой парень, попросивший воды, своими словами вновь вызвал в нем волну уже не просто недовольства - злости, которую Эд бросил в него в своем взгляде прежде, чем успел спохватиться. Он начал расхаживать по комнате с новой силой. Да, именно так. Не увеличивая темп, но впечатывая в пол каждый шаг, будто стараясь проломить его.
Говорить о своем состоянии парень не стал, ибо просто не мог. Чувствуя, что слова могут стать последним барьером, за который он так отчаянно цеплялся. Ибо портить, и без того не слишком приятные условия их пребывания, ему совершенно не хотелось.

Отредактировано Merry Angel (09-07-2019 02:03:07)

Норма обожала актрис прошлого. С дрожью в пальцах перечитывала их истории и сладко мечтательно вздыхала, прикрывая глаза. Она хотела быть похожей на них. На этих потрясающих, удивительных, невероятных женщин. Она желала такую же судьбу. Полную страданий и мук. Открывать глаза по утрам, ощущая душевные терзания, изо дня в день грызущие разум. Ее личный опиум, ее собственный экстаз. Франкс до ужаса боялась физической боли. Она отдала бы все, лишь бы оставить свое тело нетронутым. Но из раза в раз принимала новые раны как дар свыше. Она ощущала потребность в мучениях самого разного рода. Она гналась за терзаниями и собственными страхами, она тонула в моральных страданиях и захлебывалась ими с отчаянным упоением.
Вольген стала для Нормы объектом истового поклонения. Дьяволом, проводившим ее под венец и сломавшим сразу же после ее лихорадочного согласного «да!». Холодное безразличие и откровенная грубость кромсали душу Франкс, рвали ее, подвешенную на крюк крепчайшей зависимости. Боль, пронизывающая ее ночами на кровати Дайс, даровала блаженное наслаждение, дикое, нереальное, совершенно неправильное ликование. Норма вымаливала новые экзекуции, цеплялась за Наставника, за его жестокое наплевательское отношение. За километры болевых ощущений, за годы адской муки, которую Франкс переживала со слезами счастья на глазах.
Но почему она нуждалась в этом? Что подначивало ее? Одно только желание почувствовать себя смиренной куклой в руках опытного садиста? Нет, не только. Франкс верила, что таким образом становится сильнее. С каждым новым уколом, после каждой бессонной ночи, проведенной в молчаливых слезах, разматывая пропитанные кровью жесткие бинты. Страдания не являлись смыслом ее существования — они были дорогой, по которой Норма вынудила себя идти. Лестницей, по которой она взбиралась к небесам из ада, созданного ею собственноручно для того, чтобы закалить себя до алмазной плотности. Разве мучители способны вытерпеть подобное, спрашивала она себя. Разве те, кто разбивает других в дребезги, смогут склеить свою собственную, безжалостно разбитую душу из миллиарда крохотных осколков? Разве выдержат они, безразлично улыбающиеся холодные вершители чужих судеб, окажись они на ее месте?
А Франкс — могла. Ходила по битому стеклу босыми ступнями с непринужденной улыбкой. Почти научилась не глохнуть от собственного мысленного вопля. Еще немного. Еще пару ступеней, и она сможет выбраться. Станет настолько сильной, что...
Норма закатила глаза. Ее сердце заходилось в бешеном экстазе и тут же давилось собственной восторженностью. Ей хотелось смеяться от разрывающей все ее тело силы. И выть от ужаса, пересчитывая секунды, пока ее кровь нечему было гонять. Франкс вспоминала проведенные с Наставником дни и ночи и признавалась себе, что сейчас было почти так же. Она задыхалась и улыбалась одновременно. Она смотрела, как комнату вокруг нее заволакивает туманом, и не ощущала потребности просить о помощи. Боль, физическая боль, грызущая руки и выламывающая суставы, заставляла желать еще. И убивала Норму. И Норме было так хорошо и так страшно. И она не могла определиться, какому из этих чувств отдаться первому.
- Мне... плохо... Мне кажется, я... я сейчас умру, черт возьми... - она схватилась за остановившееся сердце и кончиками пальцев ощутила, как оно вновь заходится в неистовой чечетке, подхлестываемой разлитым в крови адреналином. Франкс блаженно улыбалась и плакала от ужаса.
Она вспоминала. В эти решающие мгновения она вспоминала все самое отвратительное и самое прекрасное, что было в ее жизни. Норма не видела лиц кричавших на нее людей, проклинавших ее, ненавидевших ее. Она не помнила тех, чьи длинные восторженные тирады проносились в ее мозгу за считанные доли секунд. Ее сознание тускнело и путалось. Воспоминания выныривали вспышками, и Франкс представляла себя на допросе. «Задержанная, что еще Вы можете вспомнить? Говорите, ну!»
Она разбирала миллионы прожитых мгновений. Фотокарточки, измазанные ее кровью и слезами. Она тянулась к Вольген как к последнему своему спасению, как к недосягаемому Граалю совершенства, которое она хотела выковать из себя. Ее дьявол благосклонно разрешил ей умереть. Он холодно смотрел из-за стекла на мучения Нормы. Он бесстрастно вбивал последние гвозди в резную крышку ее комфортабельного гроба.
- Чтобы быть сильной, не обязательно закалять себя болью. Не обязательно искать испытания, чтобы убедиться, что ты с ними справишься. Сильные люди не отказывают себе в счастье, - голос, произносивший эти бесценные слова, принадлежал кому-то бесконечно близкому. Это произошло совсем недавно. Это было так важно, что не смогло стереться из болезненно пульсирующей памяти даже сейчас, в момент, когда все существо Франкс сходило с ума.
Она вспомнила теплую, чуточку смущенную улыбку Хизер и заплакала. Заплакала частичкой души, отданной этой по-звериному бесхитростной женщине. Небу, залитому лучами живительного света, в самом конце лестницы, по которой из последних сил взбиралась Норма. Ее никогда раньше не держали за руку так бережно. К ней никогда не обращались настолько вкрадчиво и нежно. Большие теплые ладони смыкались у нее за спиной, словно ангельские крылья, укрывающие настрадавшегося грешника от мучений. Они как бы говорили ей — хватит. Достаточно боли ты вытерпела, Мерилин. Можно остановиться. Теперь — уже можно.
И Франкс пообещала себе тогда: она прекратит. Перестанет терзать себя, не станет больше искать испытания и гоняться за страданиями, если выживет сегодня. Если переживет свою последнюю битву, свое финальное, самое жестокое и отчаянное сражение. Тогда она позволит себе быть счастливой. С Хизер.
«Ты знала об этом, Дайс? Ты знала все это, когда позволяла мне умереть? Ты отпускаешь меня... вот так?..»
Это были последние мысли Нормы Франкс. Фиалковые глаза закатились, тело, никем не остановленное, безвольно опустилось на пол. И наступила темнота.

В голове не было ни единой мысли. Сознание расщепилось и растворилось, оставляя Зеда наедине с болью. Зед умел терпеть ее, даже радовался ей. Ведь если тело испытывает боль, значит, оно живо. Эксперимент оставлял горькое послевкусие близкой смерти на языке. Поэтому любое доказательство жизни сейчас было ценнее в тысячу раз.
Правую руку Зед больше не чувствовал, как будто все мышцы вспыхнули разом в агонии, сотканной из миллиона иголочек, и отключились. Сердце колотилось как бешеное, пытаясь гнать кровь в несуществующую конечность, но это привело лишь к тому, что и левая рука начала исчезать. Ничего. Пока сердце бьется, ничего страшного.
Зед перестал чувствовать лицо.
Это было похоже на действие экстази. Эйфория усиливалась с каждой секундой, а тело таяло, будто бы отдавая все силы яркому, неописуемому чувству счастья. И казалось, что все, что происходит, стоит того. Зед не мог больше думать ни об эксперименте, ни об Адаме. Даже мысли о Бренде испарились из его головы – сейчас он просто смотрел на наставницу, стоящую за стеклом плечом к плечу с  Вольген. Интересно, о чем они разговаривают? О чем думают?
Черт, мысли не удержать. Очередной внутренний вопрос рассыпался так же, как сотни искорок от огненного шара, который пару минут назад уронил штурмовик. Лицо Бренды расплывалось, медленно белея и превращаясь в пятно. С двумя черными пустыми глазницами и красными очертаниями губ. Хотелось протереть глаза или хотя бы проморгаться, чтобы прогнать жуткое наваждение, но не получалось. Женщина, которой Зед вдохновлялся, ради веры в которую поднялся на эшафот, сейчас почему-то пугала его. И страх этот смешивался с искусственным счастьем и все той же щенячьй привязанностью. Ну и что, что у Бренды больше нет лица. Она все так же была для Зеда образом матери.
На самом же деле мозг просто больше не мог выдержать перегрузку. Сначала подвело зрение, выйдя в расфокус, а затем и слух. Зед не слышал слов девушки в спущенном чулке, он не мог даже видеть, что она открывала рот, говоря что-то. Он лишь заметил, как она упала первой. Наверное, она умерла.
Но Зед был уверен, что сам не умрет. На душе было тепло и спокойно, а боль утонула в состоянии аффекта. Зед никогда не испытывал болевого шока, поэтому решил, что его тело все-таки справилось с действием препарата, потому что вместе с уютом наваливалось ощущение страшной усталости. В ушах послышался шум моря. Нет, океана. Воспоминание о родном доме и отце пробудило что-то в душе, на сердце стало очень легко и Зед вдруг понял, что все было сделано правильно.
Больше он не помнил ничего. Ни Бренды, ни Вольген, теперь Зед никогда не узнает, как вел себя тот, кого он мысленно прозвал «нулевым пациентом», - последний в очереди штурмовик, тело которого до последнего сопротивлялось Адаму. Странно, что перед тем, как потерять сознание, Зед не подумал о Чейзе, образ которого возник в его мыслях вместе с первыми уколами страха. Не подумал Зед и о Хувере, хотя как раз он и должен был стать последним воспоминанием. Самым последним.
Не значит ли это, что Зед очнется, чтобы заглянуть в его янтарные глаза?
Нет. Это может быть просто начало медленной и мучительной смерти.

Признаться честно, Крип всегда нравилось наблюдать за проявлением способностей, за тем как они меняют человека, настраивая на свой лад, как подминают под себя саму суть, выворачивая наружу содержимое. Ей нравилось лепить что-то новое, касаться острыми пальцами этих тонких материй и заставлять работать так, как то было ей нужно, пусть даже ради одного единственного момента. При любом исходе, оно того стоило. Абсолютно всегда оно того стоило, если в какой-то миг волшебного представления взгляд немки зацепился за нечто её интересующее.
Она смотрела на испытуемых спокойным, скучающим взглядом, когда какое-то совершенно иное чувство коснулось её липкой поступью старой подруги. Той самой, что старше небес. У них были глубокие, почти интимные отношения, которых не скрыть ворохом отчетов или взглядом в пол, отношения на столько близкие, что в них нет слов, для понимания достаточно присутствия. И Смерть стояла по левую руку от неё и протягивала свои невообразимо длинные костлявые пальцы сквозь стекло к испытуемым, когда фрау Крип наклонилась к микрофону и отдала указания дежурящим по ту сторону медикам:
- Зеда в реанимацию, быстро, - потом смотрела на хрупкую особу будто сошедшею с картин эпохи рококо и добавила короткое: - И девочку тоже, остальные покрепче, после этих двоих.
Использовала ли она личные мотивы, принимая решение кого госпитализировать первым? Да, однозначно. Бренда не была бы собой, если бы не использовала все доступные ей возможности для достижения собственных целей. Она знала, как бывают хрупки телом юные особы и так же знала о состоянии здоровья своего лаборанта так много, как даже его родная мать не могла похвастать половиной её знаний. Крафт и Бренда были достаточно близки, чтобы вот сейчас, в этот самый момент женщина поняла: ей, наконец, пора вмешаться. Она дала своему подопечному вдоволь повеселиться, проверить тело на выносливость, прикоснуться к абсолютной силе, но теперь гостям пора собираться, а Зеду пора ложиться в кровать. Шалость удалась, медик блистательно обезвредил угрозу, прикрыл своих товарищей по несчастью и был прекрасен в этот самый момент как языческий бог, но сейчас была очередь Крип выказывать божественную добродетель. Она потерла пальцами переносицу, отводя взгляд в сторону, беспокойство тенью коснулось бледного лица и рука её мягко скользнула в карман халата, в нетерпении провернуть в пальцах таблетницу с препаратами. Там, в этой маленькой бледно-белой коробочке, был целый набор реаниматолога, но одна таблетка среди них была особенной и в разы краше других.
- Слишком медленно, - не говорила - шипела немка и длиннопалая старуха по левое её плечо кротко усмехнулась, будто зная всё будущее наперед. Человеческий фактор слишком часто делал работу за нее. Растягивая время базовых операций до бесконечности, медики выносили испытуемых неприлично медленно, девушку только погрузили на носилки и вслед за Крафтом несли в кабинет реаниматолога, что до двух штурмовиков, то к ним и вовсе еще не приступили. Конечно, практика показывала, что юноши подобного телосложения могут выдержать и не такое. Но старуха вдруг растворилась в воздухе и Бренда чувствовала, что время для них сыграет не добрую шутку. Впрочем, не только для них.
- Благодарю за участие, - обратилась женщина к присутствующим наблюдателям. Проконтролировав то как юношей погрузили на носилки, фрау Крип более не могла себя сдерживать. Она выполнила все требуемые от неё формальности и, выдохнув, отвернулась от стеклянной стены.
- Вынуждена попрощаться, - немка коротко кивнула Вольген в знак прощания и вышла из помещения быстрым, лишенным шанса на промедление шагом, на ходу направляя в рот таблетку с нфпс. Вновь терять лаборанта женщина была не настроена.