В наступившей напряженной тишине, когда кроме шороха чужих подошв и стука сердца в груди вокруг не было ничего, собственное дыхание казалось Ньюту чертовски громким. Оно шелестело внутри защитного купола, шумело в носу, когда воздух проходил в легкие и покидал их, опуская поднявшуюся грудину. Сердце под клеткой из ребер билось все быстрее и быстрее, пропуская через себя каждую секунду ожидания, пока руки сжимали в пальцах рукоять глока, направленного на проступающие в рассеивающимся тумане очертания. Бороться с первичным инстинктом самозащиты было морально тяжело: говорить телу "стоять", когда все, чего оно хотело, это найти укрытие; говорить пальцам не нажимать на курок, хотя сам же мечтал сделать с горе-стрелком то, что он сделал с Таганарасом ранее; не защищаться и стоять на виду, как самая легкая и удобная мишень, и ждать. Если бы не защитный купол и осознание того, что смерть Надиэгийна не являлась финальной точкой в его жизни за счет принятого ранее препарата, то Флетчер вряд ли смог бы совладать со всем этим самостоятельно. Скорее всего он бы сорвался. Скорее всего он бы выстрелил. И не один раз. А потом, если бы выжил, отправился бы под трибунал. Все до ужаса банально. А "банально" - это про кого угодно, но только не про Ньюта.
Нет, он сделает все так, как надо, а потом, когда этот ад закончится, он найдет этого крота, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. И, возможно, пару раз ударит его по роже. Перелом челюсти, конечно, и рядом не стоит с тем, что пережил Таганарас, но это было хотя бы что-то. Ведь слишком сильно ненавидеть - вредно. А пара таких ударов точно бы сократили ненависть лучника к косоглазому мазиле едва ли не вдвое.
Но это потом, а пока нужно было ждать. Ждать, пока хотя бы кто-то из них пустит в тело лежащего на земле медика еще одну порцию свинца.
Прогремел выстрел, а затем еще один, сопровождаемый перезвоном чужих голосов.
- Нет, только не ее!
Ньют тут же ринулся к Таганарасу, запихивая так ни разу и неиспользованный глок в кобуру на своем бедре. Ему было совершенно плевать, пострадал ли кто-то из Протестантов, хотя, если бы Флетчер сейчас не был занят расширением защитного силового поля и обмякшим, окровавленным телом своего напарника, он бы обратил внимание на крохотную, вспышкой промелькнувшую в его сознании мысль, наполненную лишь одной эмоцией черного удовлетворения. И понял бы, что ему было приятно думать о том, что пуля Протестанта срикошетила о что-нибудь и угодила прямо в того, кто выпустил ее на свободу.
Он намеренно не смотрел на лицо Надиэгийна, закидывая его тяжелую, обмякшую руку себе на плечо. Ньют не хотел, чтобы его сознание запомнило Таганараса таким - измазанным в собственной крови, безжизненным, с остекленевшим взглядом. Упрямый по натуре, лучник отказывался признавать случившееся сейчас частью своей реальности - этот инцидент, как только вся операция подойдет к концу, будет стерт с карты его памяти навсегда, словно его и не было. Единственное, что он точно не забудет, так это спросить имя человека, которому было поручено убить одного из агентов. Его он был намерен запомнить на всю оставшуюся жизнь.
Тело двухметрового медика весило прилично, но сейчас, окрыленный адреналином и страхом не успеть вовремя добраться до реанимационной бригады, Флетчер бежал так быстро, как мог. Хотя, бежал - это, конечно, сильно сказано, так как груз, который тащил на себе Ньют, был едва ли не вдвое больше его самого. Американец не оглядывался, и так зная, что купол защитит его от летящих пуль или цепких рук, и вместо этого целеустремленно и голодно, почти остервенело смотрел вперед - на машину с выбитым стеклом.
В голове план выглядел просто - открыть заднюю дверь, закинуть туда тело, закрыть заднюю дверь и завести машину. Теперь же стоило надеяться на то, что Фортуна сделает свое дело и он окажется таким же простым в жизни. Ньют коротко обернулся через плечо, опуская труп Таганараса на асфальт рядом с машиной, а затем, быстро открыв заднюю дверь автомобиля, в пару подходов уложил двухметровое тело на упругие сиденья. Захлопнув дверь, он уже через секунду оказался на месте водителя, снова исчезнув под приборной панелью. Первая попытка завести чертово корыто на колесах не увенчалась успехом, вторая тоже. Ньют тихо выругался, путаясь в пяти цветных проводах, пробуя разные комбинации и соединяя их вновь.
Он скорее почувствовал, чем услышал, как пуля, ужалив невидимый барьер над его головой, отскочила обратно. Протестантам не понадобилось много времени на то, чтобы найти их с Надиэгийном - оставленный след из крови был для них все равно что огромной указательной стрелкой с надписью “вам туда”.
- Черт, - приподнявшись на локте, медик выглянул в разбитое окно и тут же нырнул обратно, увеличивая диаметр поля и захватывая в него всю машину целиком. Если какая-нибудь из пуль прострелит ему топливный бак или шину, уехать отсюда он уже не сможет.
- Давай, же... давай, работай... - он снова взялся за провода, обращаясь не то к машине, не то к Фортуне, которая, почему-то, совсем не спешила ему помогать. Соединил белый провод с зеленым, черный с коричневым, а красным прикоснулся к соединению белого и зеленого - понадобилась секунда, чтобы дать току добраться до застывшего механического сердца, и машина разом ожила, отозвавшись на манипуляции мужчины низким, утробным рычанием.
На восхищение собственными способностями не было времени; выпрямившись в кресле, Ньют, даже не обернувшись на бегущих в его сторону Протестантов, разом ударил по педали газа, моментально срываясь с места со скрипом резиновых шин, оставляя после себя серый и удушающий дым из выхлопной трубы.
Он не смотрел в зеркала, рассекая застывший воздух на опустевшей дороге стареньким капотом, думая лишь об одном - о том, что ему нужно было успеть. Успеть довезти Надиэгийна до реанимационной бригады до того, как принятый им препарат закончит свою работу.
