MORANA ROBBERY |
I.Краткое досье |
Рост: 177 см
|
II. Полное досье |
Я бегу кросс на голодный желудок, с одной полупустой флягой. Я выжимаю из этого никчемного тела все соки. Мать говорила, что я должна быть лучше других, иначе моя жизнь не имеет смысла. Иначе она зря вытащила меня, восьмилетнюю, из удушающей хватки отца.
Они познакомились на поле боя, и вся остальная их жизнь напоминала именно его. Марта Крамер, военный медик, и Герберт Роббери, американский солдат из семьи высокопоставленных военных, повстречались на Святой Земле, на берегу Иордана, в год, когда там произошел разрыв.
Герберт и Марта. Он был нелепым и крупным, светловолосым, изнывающим от жары, она - статной, красивой еврейкой в камуфляже, прожигающей взглядом пуще палящего солнца. Герби (так пренебрежительно называла его моя мать) увязался за Мартой и больше уже не отстал. До самой своей смерти.
Глупый маскулист и тиран Роббери издевался над молодой женой, которую увез в Америку вскоре после рождения дочери. Столь очевидно недостойный человек, впрочем, был удобен Марте, на поверку оказавшейся агентом израильской разведки. Она являлась женщиной исключительных качеств, умной и достаточно черствой, чтобы не только выносить побои ради правдоподобной легенды, но даже родить от нелюбимого. И, фактически, отдать на растерзание глупцу ещё одну жизнь.
Мне едва исполнилось восемь, когда, вместе с матерью мы закапывали труп отца в глубине нашего розария. Древко лопаты занозило детские ладони, грунт казался неподъемно тяжелым. В первый и, вероятно в последний раз за всю жизнь, Марта смотрела на меня с жалостью. Приемлющая побои как средство, закаляющее характер, даже она не выдержала того, что Герберт дошел до точки и покусился на половую неприкосновенность ребенка. В этот момент хладнокровную еврейку перемкнуло, и она удушила мужа простыней с той постели, на которой Роббери растлевал дочь. Жалела ли она о той слабости позже? Вероятно.
Отца сочли пропавшим без вести (не без помощи спецслужб), у нас началась новая жизнь. Стала ли она легче для меня? Не думаю. В ту пору мать отозвали на родину, а я шла бесплатным приложением. Сосланная в отставку, Марта тосковала и взялась за воспитание дочери со всем тем нерастраченным старанием, что было не востребовано.
Жизнь - как бесконечная полоса препятствий. Из меня готовили сверхчеловека, но вышел всего лишь универсальный солдат. Не только постоянные изматывающие тренировки, но и индивидуальное обучение. Литература, языки, математика. Стратегия и тактика. Мне не давали спуска нигде, наказывая голодом, отсутствием сна, болью. Так закалялась сталь, так ковали оружие. Полагаю, это было хобби моей матери на ранней пенсии. Или её местью мне.
Как оружию, мне не было иного применения, кроме как служение человечеству. Попадание в Эльм оказалось лишь делом времени. Двойное гражданство позволяло мне обучаться в США. Мать погибла в год моего поступления в школу - разрыв поглотил её со всеми грехами и принципами. Траур я не носила.
Реакция на сыворотку Нортона оказалась на удивление предсказуема - Штурмовик. Оружие есть оружие, как бы хорошо оно ни было.
Годы обучения в школе Св. Эльма смазаны точно так же, как скоротечное детство. Я - человек-функция, не более. И только наставница смотрит на меня иначе, уподобляясь моей матери в вечер смерти Герберта. Я принимаю протянутую руку, не ведая, до чего это нас доведет.
Память немилосердна ко мне. Помню запах той женщины - она очень любила ваниль, пахла ею всегда. Золотистые пряди заплетала в косы. Смеялась, словно ангел. Собирала цветы каждый раз, как выбиралась с базы. Была слишком хороша для этого мира. Поэтому её забрали в мир иной?
Смерть, быстрая, но не милосердная. Секунда разницы между координационной речью и моментом, когда когтистая лапа из разрыва снесла ей голову. Помню, как её мозг забрызгал моё лицо. И ярость, с которой выпотрошила чудовище. Помню. Всё ещё - слишком хорошо.
Недостаточно. Я - недостаточна. Люди вокруг - слишком слабы. Моя цель - истребление. И я выкладываюсь полностью, яростным клинком беснуясь в море тьмы. Столько заслуг, столько наград за самоотверженность и результативность. Но была ли я когда-нибудь достаточно хороша до того, как встретила Бренду?
Бренда Крип напоминает мне Марту. Она делает меня лучше каждым своим жестоким экспериментом. Но она напоминает мне и мою первую любовь. Крип уничтожает во мне бесчеловечность. Наша связь построена на болезненности, преодолении и совместимости. Наше чувство цинично и ужасающе. Мы влюблены? Мы созависимы? Мы созданы друг для друга.
III. Пробный пост. |
Черные стены моей спальни давно не давят на сознание, и даже наоборот, удерживают его в этом декоративном теле. Я бы провела вечность в комнате с плотно задернутыми шторами, где-нибудь в самом углу, медитируя в поисках себя. Если бы было что искать.
Беседовать с демонами о том, как им пусто и холодно внутри меня, приелось до отвращения. Да и им тоже, ведь здесь совсем нечего есть.
Уроборос. Змей пожирает свой хвост, образуя вечный круг — и я впадаю в болезненную рекурсию, ходя по этому кругу. Мир замкнут, каждая ночь кончается рассветом, и всё повторяется. Но мне славно в мире, что уничтожает сам себя.
Дайте мне мой апокалипсис. Только это зажигает во мне искру, и я не сложу оружия, пока существует угроза.
Мне не нужен спокойный мир, похожий на плесень.
В венах коченеет кровь — иногда, сидя в старом кресле посреди спальни, Роббери проверяет её свертываемость. Октябрь спешит напомнить, что природа жизни неоднозначна и ею можно запросто обмануться. И Самайн близок. Мара думает о том, что в это время года улица приятно пахнет сырой землей. Судорожно (с надеждой?) проверяет холодными пальцами — не зашиты ли губы? Есть ли следы гниения?
Голодные бездны зеркал лишают слабой надежды. Тело, изъеденное шрамами, всё ещё не поддалось тлению. На месте и рваный контур белесых пятен, бегущий по позвоночнику, и гладкое, слишком красивое лицо. — Вы всё так же прекрасны, - твердит зеркальная комната — а Белоснежку съели в лесу семеро уродливых карликов.
Если зеркала и врут, то делают это очень искусно. Ведь себе дороже.
Увы, Мара жива.
Как бы это было просто, объяснить свою разлагающуюся реальность проклятием, долгим путешествием из мира мертвых к живым. Если бы только Морана не помнила ту же гамму ощущений с самого детства. Но невозможно забыть Ничто, тихонько выедавшее изнутри с восьми лет.
Увольнительный бессмыленнен, но дьяволы гонят её прочь, в прохладный вечер, в приятно тёмную ночь. Ночь, правда, всё больше пестрит огнями фонарей и вывесок, осколочно отраженных в множестве маленьких луж. А вечер судорожно полон спешащих людских теней.
Роббери не спешит. Торопиться совсем некуда. Сегодня Мор не знает, куда направится — вероятно, её прибьет сильным порывом ветра к загаженной дверце очередного бара. Напиваться помойным пойлом за грязной стойкой. Ах, ещё есть случайные, невыносимо раздражающие знакомства.
В этих людях нет ничего, что могло стоить внимания. И это вовсе не претензия на собственную исключительность, она успела устать и от собственной бессодержательности, зачем ей чужая? Лимб перебит вялой изгородью человеческого леса, они не лучше вихря из сластолюбцев. Нужно признать, равнодушие к страданиям и грехам делает путешествие по кругам Ада довольно тоскливым занятием.
Но мы с вами знаем, что грешники всегда получают в Преисподней то, чего избегают.
Столкновение с одной из человеческих теней болезненно скорее для неё, нежели для Мораны.
- П-простите, - никчемное, бледное создание. Глядит искренне, обеспокоенно. Тошно. Но сойдет за развлечение.
- Ничего страшного, мадам, - хрупкий локоток гражданской ложится в натренированную руку. А это значит, что вечер не будет томным - У вас есть свободное время? -
IV. Дополнительная информация |
Участвуешь по акции или по нужным персонажам? Да Нужные
Это ваша первая анкета на нашей ролевой? Да
Связь с игроком: через Бренду
Отредактировано Morana Robbery (17-03-2018 22:29:03)
