С инцидента с кристаллами прошло две недели. Две недели, проведённые во всё более глубоком погружении в учёбу. Знакомства с преподавателями, первые представления о тех курсах, что предстоит пройти за семестр, стартовые домашние задания. По крайней мере, едва ли кому-то со стороны могло показаться, что жизнь Адриана заполнена чем-то ещё — разве что всё теми же книжками да магическими тренировками на специальном стадионе. В особенности тренировками.
Но в голове его творился хаос, никак не сопоставимый с внешней прилежностью и следованию за чётким графиком. В одни дни он просыпался со сладким щемящим чувством в груди — и несколько минут лежал, не решаясь и шевелиться, и глядел тайком на своего соседа, ещё спящего в койке напротив. Время текло для Адриана, будто горячая карамель. Было в этих недолгих моментах что-то томительное и лирическое. Хотелось играть на фортепиано — что-нибудь ласковое и тихое, пропитанное очарованием удивительно светлого лица и утренним сопением готового проснуться солнца. Адриан чувствовал себя девой из того сорта романов, которые он, как правило, как раз избегал, ежели только была под рукой альтернатива — романов целиком и полностью о любви, пропитанных девственным трепетом юной девушки, повстречавшей своего суженого. Лишь в такие краткие утренние минуты он мог понять, о чём же были все эти книжки.
В другое время это давалось ему тяжелее. Проснуться он мог и в другом настроении, разбуженный чужой суетой, раздражённый с непривычки делить свои покои с кем-то ещё. Адриан сразу же вспоминал, насколько же неотёсан, насколько лишён манер Исаак, и всё в нём вдруг обращалось в свою противоположность: милейшая наивность, доброта и доверчивость — всё казалось не более чем недалёкой глупостью, а его сила — всего лишь досадой, что не оказался ею одарён кто-нибудь подостойней.
А потом он делал какую-нибудь ерунду, мог всучить только проснувшемуся недовольному Адриану хлеб со своим вареньем прямо под нос — и улыбнуться снова. Именно так, как умеет Исаак. С ямочками. С этим неземным сиянием глаз и искренними морщинками в их уголках. Как будто сама возможность здороваться с Адрианом по утрам была для него величайшим счастьем, которое он только мог себе вообразить. И сердце огненного принца из внутреннего пожара превращалось в ласковый и тёплый костёр, не обжигающий, но заботливо греющий каждую отдельную клетку тела. И сразу вспоминалось то чувство, когда Исаак держал его за руки, или этот смешной восклик, что Адриан якобы медведь, что затоптал зайца. От этих мыслей всегда хотелось спрятать лицо в подушку.
Исаак вызывал в нём бурю. И эта буря не проходила; казалось даже, что она только крепнет, вытягивая Адриана куда-то — туда, где он ещё не бывал, где лежал неизведанный мир влюблённостей и чужих сердец.
Ко второй неделе Адриан перестал делать вид, будто общение с прочими однокурсниками ему милее, чем даже молчаливое нахождение рядом с Исааком. Это было не так. С Исааком он хотя бы чувствовал, что рядом есть кто-то, милый его душе — и реакция прочих бывала Адриану глубоко безразлична. Своё приятельство с крестьянским мальчишкой он раскрыл ещё в инциденте с Геддоном — и совершенно не ждал, что тот ничего никому не скажет. Но все решили, что дело, конечно, в том светлячке, раскрывшим на какую-то долю потенциал юного мага света. И это было чудесно: найдя всему объяснение самостоятельно, никто не обращался к Адриану ни с одним вопросом. А тот частенько садился с Исааком в столовой. Или просто шёл рядом по коридору. Садился неподалёку на парах.
Не преследовал, нет. Свой «знатный долг» Адриан продолжал поддерживать, перекидываясь порой несколькими фразами с другими знатными детьми, и это освобождало Исаака от сопровождения на существенную часть времени. И всё же Адриан нередко вертелся вокруг него — словно юный фанат вокруг своего кумира, он тянулся к Исааку, но и стремился — в какой-то мере — его поберечь и где-то подсобить. Видел бы его в такие моменты отец! Он часто подмечал, как мало волновали сына чужие трудности; доброта для него выступала лишь актом вежливости, но чаще всего не несла в себе искреннего сочувствия. И тут Адриан, тот же самый Адриан вдруг открывал совершенно иную часть себя. С точки зрения хорошего тона действия юного Веласко были не только бессмысленны, но и временами даже негативны.
Однако терзали Адриана не только милые духовные позывы. Он никогда не бывал в ладах со своей телесностью; большую часть времени он воспринимал её лишь как бремя, которое необходимо пронести с собой через жизнь. Ни еда, ни сон, ни физические упражнения не были для него той же радостью, что Адриан получал через деятельность интеллектуальную, творческую или колдовскую. Но при виде Исаака — особенно по утрам после тёплой ночи, когда тот ещё мирно спал, являя Адриану свой обнажённый вид — имеющаяся почти в каждом молодом человеке тяга к телесным удовольствиям вновь и вновь напоминала о себе. Никакого зверя в нём не просыпалось. Ничего ужасного или даже просто грубого Адриан сделать с Исааком не желал. Но становилось ясно, что жизнь с ним в одной комнате, молчаливая в смысле искреннего признания своих чувств, постепенно наполняется затруднениями. Исаак не ведал телесных границ других людей: за руки, как в первый день, схватить стремился нечасто, и всё же мог иной раз нечаянно или же намеренно прикоснуться, и сердце Адриана на мгновения замирало. Переодевался наивный красавец тоже без смущения весь, включая бельё, и Адриан, одетый в это тёплое время года в тонкую ткань, был вынужден проводить много лишних минут в ванной комнате, будто принимая на себя весь тот стыд, которым жизнь не одарила его соседа. К счастью, чувствительность Адриана была не столь высока, чтобы подобные ситуации возникали часто, и всё же он предпочёл бы, конечно, обходиться и вовсе без них: такие ограничения вселяли в него глубокое чувство раздражения на Исаака и правила жизни в общежитии. И на себя. В большей степени на себя.
Многие, особенно за пределами семьи, считали Адриана куда взрослее его настоящего возраста. Он многое знал, умел себя подавать и в целом вовсе не создавал впечатление юнца, едва выходящего из-под родительского крыла. И всё же именно им Адриан и являлся на самом деле: он был молод, неопытен и кое-где в связи со своей юностью даже глуп. Но он никогда не ощущал этих своих недостатков так остро, как рядом с Исааком. В первые дни собственное к нему отношение интриговало, но глубоко в душе — Адриан признавал это сейчас — он думал, что долго оно не продлится, а потому воспринимал лишь с интересом исследователя, недооценивая серьёзность своих переживаний. Спустя время он начал замечать за собой испуг. Испуг перед этой симпатией, а ещё больше — перед Исааком, который — чем не шутит чёрт! — мог и сам о ней догадаться, или, что вероятнее, не догадаться сам. Никогда. Это дало бы Адриану возможность перерасти свои эмоции, так и не предприняв никаких действий. Но тут и возникала загвоздка: Адриан действия предпринимать хотел. Только — впервые за восемнадцать лет своей жизни — чертовски боялся. Он не понимал прежде, почему признания могут вызывать у кого-то трудности. Но вынести свои мысли в реальные внешние слова оказалось существенно труднее, чем казалось Адриану.
«О каких же я думаю глупостях», — вздыхал Адриан каждый раз, когда снова загонял себя в ловушку в своей же собственной голове, но каждый раз ему ничего не оставалось, кроме как принять эти «глупости», как данность. Да, в неожиданном направлении пошла его учёба в академии. Основы магии давались легко; вызов же оказался совсем в иной плоскости.
Очередным вечером Адриан, уже завершивший свою домашнюю работу, был занят чтением весьма масштабного труда по огненной магии. В академии уровень, описанный в этом многотомнике, предлагался к изучению лишь на третьем курсе — когда студентов уже распределяли по направлениям в зависимости от доминирующей стихии. Но самоуверенный Адриан решил приступить к нему в самом начале первого курса и пока что усиленно тонул в огромном, как иной роман, предисловии. Исаак в это время сидел рядом и продолжал уже не первый час страдать над работой по криптологии. В какой-то момент он воскликнул, совсем, видимо, отчаявшись, и Адриан отложил книгу, решив подойти и получше разузнать, что же всё-таки у соседа за беда с этой несчастной криптологией.
— Плохая идея, — сразу сообщил Адриан, только видя, что задумал Исаак. Но не успел. Лист бумаги вспыхнул, рассыпавшись недолго светящимся пеплом. Кажется, это даже была не первая жертва ещё неумелого, зато упорного мага: рядом со столом Исаака Адриан заметил ещё несколько скомканных листов.
— Помнишь, что с тобой было, когда ты назаполнялся кристаллов Геддона? — Адриан подошёл ближе и решил начать с пояснений, для чего же всё-таки существует криптология и как она может пригодиться конкретно Исааку. — А теперь представь, что ты в таком состоянии находишь... ну, например, кого-то из своих братьев. У тебя же их двое, верно? И вот один из них лежит на полу, весь посиневший. Ты пытаешься его разбудить, но он без сознания. Рядом только ты, больше никого. В такой ситуации ты, как целитель, будешь вынужден действовать быстро, но энергии-то у тебя нет. И что делать? — Адриан развёл руками. — Здесь тебе очень пригодится умение правильно «пачкать» пол или тело. Но да, сначала придётся помучиться и аккуратно их повыводить. Дай-ка я посмотрю, как ты это делаешь.
Адриан пригляделся к действиям Исаака. Да... Дети, конечно, справлялись с такой задачкой лучше.
— Ты неправильно держишь карандаш, а ещё слишком сильно на него нажимаешь. Давай покажу, — Адриан взял карандаш со своего стола и продемонстрировал Исааку. — Видишь? Надо зажать его между вот этими пальцами, а с другой стороны придавить ещё одним. Нет, не так... Ох, нет, постой.
Адриан потянулся к руке Исаака, пытаясь правильно расположить его пальцы на карандаше, а затем обхватил его ладонь своей и аккуратно провёл закруглённую линию на листе бумаги.
— Вот так. Это несложно, просто надо привыкнуть. Со временем приспособишься.
Вдруг сердце Адриана пропустило удар. Уже надо было отстраниться, отпустить руку Исаака, дать ему попробовать самому... Но от его тела исходило самое приятное тепло, какое Адриану лишь доводилось испытывать. Хотелось не отойти, а, напротив, обнять, прижаться, зарыться носом в эту светлую копну волос, вдохнуть полные лёгкие этого медового запаха света... Просто постоять вот так рядом. И это уже заставляло Адриана трепетать, словно он какая-то девица.
Он невольно замер. Прошло уже несколько неприличных секунд, и создавалось впечатление, что стоит лишь шевельнуться — и эта напряжённая, неловкая ситуация станет лишь ещё более напряжённой и неловкой. Адриан не мог сделать шаг ни вперёд, ни назад, он был как будто заморожен, напуган своей собственной нерешительностью.
Наконец, он медленно отстранился и сел на кровать рядом, чувствуя, как будто сжалось в тисках горло. Для Адриана такая ошибка была серьёзной... но он сомневался, насколько Исаак вообще обратил на неё внимание. Зная Исаака...
«Чёрт с этим всем», — плюнул мысленно Адриан, снова превращаясь в самоуверенную версию себя, внутренне готовый умереть от тревожности.
— Исаак, я бы хотел попросить тебя отвлечься, — чуть охрипшим голосом начал Веласко. — Ты мне нравишься. Как мужчина.
И назад дороги уже не было.
[nick]Adrian Velasco[/nick][status]rich bitch[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/73/8e/404/604102.jpg[/icon]