Автор: Everett Underwood
Пост: [24.12.2017] Подарок на день рождения
Совершенно растерянный и ничего толком не осознающий, Эверетт лежит на спине, ощущает тяжесть тела, практически навалившегося на него всем весом, и не может вставить ни слова в чужую тираду, равно как и не может ее осознать. Можно было руку дать на отсечение и ничем не рисковать, если поклясться, что таким своего любовника парень не видел никогда вообще.
— Месяца два ни с кем не могу спать, потому что они все совсем не тебя не похожи, — почти на автомате произносит он в ответ на все обвинения и горько усмехается, потому что на самом деле не может куда дольше. Вот только если начать вспоминать, как давно вместо своих любовников парень представлял Константина или хотя бы думал о нем, пока целовал и трогал других людей, счет пойдет на года. Ему кажется, что об этом тоже можно сказать, но мгновение спустя вдруг приходит осознание того, что только что произошло.
Парень вдруг распахивает глаза в изумлении и глядит на своего руководителя так, будто видит его впервые в своей жизни. Так оно на самом деле и есть, ведь тот человек, которого он знал и от которого тогда ушел потому, что боялся разбить себе сердце, откровенным с ним — ни с кем вообще — никогда не был. До него запоздало доходят слова и о значимости поцелуев, и готовности к разговорам, и настоящее значение этого страстного монолога, а глаза Эверетта распахиваются все шире и шире от осознания и попытки понять, прежде чем опасно сужаются и темнеют. Он знает, что мог неправильно все понять, принять желаемое за действительное, но все равно еще только пару мгновений рассматривает человека над собой, прежде чем дернуть руками в крепкой хватке и без особых усилий поменять положение сил, нависая сверху.
— Ты как был придурком, который думает только о себе, так им и остался, — припечатывает парень, прижимая бывшего любовника к собственной постели и жадно разглядывая его вдруг такое живое и подвижное лицо, которое много могло сказать о мыслях в этой голове, если бы ее обладатель только что не сделал бы этого сам. Ему впервые не приходится подбирать слова для ответа, потому что они рвутся наружу из таких потаенных уголков души, о которых парень сам не догадывался, и они почти сжигают его заживо, пока он говорит. — Я месяцами бродил вокруг тебя, старался быть дружелюбным, не напоминать тебе о том, что между нами было, потому что ты слишком очевидно презирал меня за один только факт моего существования. Помнишь, как ты смотрел на меня, когда я только появился в лаборатории? — задает он риторический вопрос, кривясь от воспоминаний, и сильнее сжимает чужие запястья в хватке своих ладоней. — Если вдруг не помнишь, то напомню — так, будто хотел, чтобы я провалился сквозь землю и больше там не появлялся.
Эверетт знает, что должен быть очень зол или как минимум раздражен, но все его эмоции на самом деле ограничиваются абсолютной неспособностью принять и осознать, насколько практически все его мысли о бывшем любовника могли оказаться ошибочными. Когда он пытается представить, насколько долго за этим взглядом скрывались эти слова, ему делается сначала страшно, потом больно, а уже после — обидно практически до жгучих слез.
— Пожалуйста, не говори мне, что все эти годы я просто ошибался, — просит Эверетт, ощущая, как нахлынувшие злость и надежда образуют друг с другом странную смесь, очень сильно похожую на возбуждение. Только сейчас он понимает, где, с кем и в каком положении, и переводит взгляд с прижатых к постели рук на раскрасневшееся от алкоголя и переживаний, но все еще невероятно красивое лицо. Ему кажется, что он бредит, потому что это все просто не может быть правдой, но кожа под пальцами такая горячая, а сердце бьется так близко, и хочется ему так сильно, что решение находится быстро.
— К черту тебя и твою идиотскую молчаливость, — раздраженно цедит парень, прежде чем прижимается к чужим губам своими в злом, грубом поцелуе, кусая их и даже не пытаясь сделать все хоть немного более невинным. Хочется быть откровенным, отложить все разговоры и добраться уже до того, о чем он думал, кажется, постоянно. Константин, скорее всего, не будет рад синякам на запястьях, но Эверетт ему еще и все пуговицы на рубашке от злости оторвет, если возьмется ее расстегивать — и чужая реакция на это была скорее желанной.
