ДЖОНОВА ТУЧКА |
В общем, в этой теме я буду выставлять свои совсем короткие рассказы или зарисовки, просто потому что я иногда пишу и хочется поделиться. Буду рад отзывам, плюсикам и всему тому, что чешет эго. Спасибо. |
ELM AGENCY |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » ELM AGENCY » Творческий уголок » Джонова тучка
ДЖОНОВА ТУЧКА |
В общем, в этой теме я буду выставлять свои совсем короткие рассказы или зарисовки, просто потому что я иногда пишу и хочется поделиться. Буду рад отзывам, плюсикам и всему тому, что чешет эго. Спасибо. |
Амадель |
«Жить среди роботов тяжело. Уж мне ли не знать об этом?
Тут трудно дышать, невыносимо находиться, невозможно…
Но начну, наверное, с начала. Чтобы хоть кто-то узнал мою историю.Меня зовут Амадель. Сколько мне лет – я не знаю, тут нет ничего знакомого, чтобы можно было считать время. Так что могу только предположить, что мне больше шестнадцати, но меньше тридцати. У меня слабо развиты ноги, поскольку почти все время, что я себя помню, я сижу здесь. На огромном троне из холодного метала. От пола до меня ровно одиннадцать ступеней, и роботы боятся подняться вверх, а мне страшно спуститься вниз. Потому что я видела, как они разбираются с вторгшимися на их земли пришельцами.
Когда-то давным-давно наш корабль приземлился на этой планете. Мы летели на Среднее Кольцо, я уже плохо помню, что там должно было быть. Наверное, колония. У нас закончилась вода, и мы остановились, чтобы набрать ее. А потом на нас напали.
Я не знаю, почему роботы здесь существуют отдельно от людей. Я не знаю, как они самостоятельно функционируют. Они появились внезапно, пугая жуткими звуками и забирая жизни. Все, что я помню из прошлого, это как было страшно. Как отрывали руки моим знакомым, как кричали родители от боли и страха за мою жизнь. Мне тогда было девять.
- Амадель! Беги! – кричали они.
Слезы застилали глаза, и мне пришлось бежать. Я видела, как к ним идет большой робот, и как сбоит оружие отца. Я ненавижу себя, уж лучше бы осталась с ними тогда и погибла рядом с семьей. Но будучи ребенком, я послушалась их, и развернувшись, побежала, пригибаясь к самой земле, и меня не замечали, пока я не спряталась здесь. В этом треклятом зале с белыми стенами. Тут по шесть окон на каждой стене, а на потолке изображен Иисус. Видимо, когда-то это был храм. Я забежала сюда, спотыкаясь о разбитую плитку, не зная, что впереди будет тупик. Одиннадцать огромных ступеней в половину моего роста я преодолела быстро – так сильно во мне кипел страх за свою жизнь. И там, наверху… я осталась надолго. Собственно, я тут до сих пор.
Как я живу? Очень просто. Они думают, что я не человек.
Первые два дня мне было так страшно, что я сидела наверху и не шевелилась. Я видела, как они заходят в зал, поднимают свои изуродованные железяшки с камерами и смотрят на меня. И я молча смотрела на них, хотя хотелось кричать от ужаса. Они почему-то почитают этот зал, и никогда не убивают здесь людей, лишь хватая их за одежду и выволакивая прочь. Сколько раз я видела, как незнакомые мне люди тянули ко мне руки, рыдая и прося пощады. И хотя я очень хотела им помочь, я ни разу не отреагировала на их просьбы и мольбы, оставаясь камнем на вершине пирамиды. Лишь слезы катились из мох глаз пока я не моргая напряженно смотрела, как их выводят из зала, чтобы убить. А широкие окна давали мне прекрасную возможность наблюдать, как на планету приземляются корабли. Я ненавижу себя за слабость.
У меня худые колени. Мне трудно ходить и дышать. И я почти вечность сижу на троне, который роботы сами сварили мне из неисправных кусков других роботов.
- Сиди, - коротко сказал один из них, когда поднялся на восьмую ступень и протянул его мне. Но я же не человек, поэтому я не сразу приняла дар, меланхолично рассматривая искусно сделанные руки робота. И только ночью втащила трон наверх, когда роботы не видели, что я вообще двигаюсь. Потому что ночью они все выходят из здания и оставляют меня одну.
По моим подсчетам ночь тут наступает приблизительно каждые два-три человеческих дня. Я люблю ночь, потому что только тогда я могу подняться со своего трона и походить. Четыре шага вправо и четыре влево. И одиннадцать до стены, такой твердой и гладкой, что я не верю, что роботы сделали ее сами.
О! Чуть не забыла. Самое интересное событие тут - меня кормят. Ну, они-то так не думают, конечно. Вода тут есть всегда, на десятой ступени, видимо, когда-то был врыт водопровод. Я немного распилила ржавую трубу и у меня есть столько воды, сколько я захочу. А вот с едой все гораздо сложнее. И они из этого сделали целый ритуал.
Сначала звонит огромный колокол. Видела я это чудовище, которое издает такие звуки. Я сижу спокойно на троне, словно кукла, голова трещит и звенит, больно чертовски, а иногда из носа льется кровь, но делать нечего. Я не шевелюсь, вцепившись руками в подлокотники. Потом в мой зал начинают входить роботы, парами выстраиваясь вплоть до моих ступеней. И, начиная с самого хвоста, ко мне передают подносы с интересными, по их мнению, вещами. Чаще всего там бывают зеркала, цветные яркие тряпки, очень много мелких деталей от машин, и, наконец-то, еда! Они ставят подносы на первую ступень и ждут, пока один из главных не подойдет. Он отличается от всех только своим напыщенным видом. И он единственный, кто поднимается вверх по моим ступеням, останавливаясь на восьмой. Когда он так близко, я чувствую, как от него несет машинным маслом и как внимательно он изучает мое неподвижное лицо. Но я тут не первый день, равнодушно смотреть на все эти вещи я умею. И только ночью я слезаю по ступеням, чтобы порыться в подарках. И прячу за троном все то, что мне приглянется. А остальное они уносят утром.
Вот так я и живу. Вцепившись пальцами в подлокотники, и с каменным лицом разглядывая все новых и новых роботов, которые появляются в моем поле зрения. Я ненавижу этот мир, я ненавижу их всех. Но у меня нет другого выбора. Я так и буду сидеть, отрицая свою человечность и доживая свои дни, укутанная в одежду других людей, которых я могла бы попробовать спасти.
Я презираю себя за слабость.
Но вряд ли осмелюсь хоть что-то изменить. А Иисус так и будет смотреть прямо на меня, не моргая. И я буду рыдать по ночам, рассматривая серьги с остатками крови. Потому что эти серьги я еще помню у мамы».- Значит, все-таки человек, - улыбается мужчина, смахивая пыль кисточкой. – Судя по всему, давненько это было.
- Нашел что-то? – рыжая натягивает на кисть руки мягкую кожу, чтобы не повредить находку жесткими пальцами.
- Да, нашел, - он гордо улыбается. – Теперь мы смело можем подавать апелляцию. Теперь мы сможем доказать существование Амадель. Неверующие будут рыдать!
- Отлично! Заодно сможем поучаствовать в конвенции о защите людей. Сколько их там осталось?
- Вчера говорили, вроде, чуть меньше сотни, - прищурился он.
- А если Амадель признают человеком, людей станут называть национальным достоянием. И они получат какие-никакие, но права. Разве мы не за это боремся? – она бережно упаковала тонкий лист железа, на котором были выцарапаны буквы. – Маленький шаг для нас и огромный для человечества. Не так ли?
- Конечно, - он кивнул, доставая камеру из глаза и меняя ее на другую, инфракрасную. – Я тут еще поищу немного? Мало ли, что еще найдем.
- Конечно. Да осветит твой путь Видящий!
Красный бондаж |
…
Я покажусь банальным, но, кажется, я болен. Мне точно требуется психологическая помощь, но я вряд ли осмелюсь набрать заветный номер, который легко найти в интернете. Я долго сидел перед монитором в полной темноте, смотрел на страницу горячей помощи несовершеннолетним и… ничего не сделал. Просто добавил сайт в закладки и закрыл. Потому что на самом деле я не хочу ничего менять.
Поймите меня правильно. Во всем, что произошло, лишь моя вина. Я мог это остановить в любой момент, я мог рассказать родителям, но выбрал молчание. И это только мой выбор, который был сделан осознано.
Все началось полгода назад. Мои оценки по английскому языку стали падать вниз так стремительно, что родители наняли мне репетитора. Мои отношения с мамой и папой достойны отдельного разговора; мы редко беседуем, почти не общаемся. Мне иногда кажется, что меня зачали с одной только целью – чтобы фотографии в рамках казались достаточно органичными и вписывались в милый интерьер гостиной. Я знаю, что так нельзя говорить, но они во мне видят лишь объект для воплощений собственной мечты. Я должен хорошо учиться, ходить в форме, да и вообще быть милым мальчиком «чтобы не опозорить свою семью». Я чистокровный ариец, как две капли воды похожий на своего отца, который и глазом не моргнет, уничтожая чужую жизнь подписью на бумаге.
Теперь вы понимаете, как были обеспокоены родители, узнав о моей неудаче. Они наняли лучшего репетитора, который ранее работал в спецслужбах на моего отца. И я тогда знать не знал, чем это могло закончиться.
…
- Садись, - улыбнулся репетитор, входя в комнату. Он был высоким и стройным мужчиной, с зализанными темными волосами, как это принято у военных. Одетый в свободный серый костюм тройку, а темно-красный галстук лишь подчеркивал его тонкий вкус, он прошел в комнату и занял соседний стул, одним единым движением руки вешая свою сумку на спинку стула. Холодные глаза сверкнули за стеклами. – Меня зовут Генри Хендсон, можно просто профессор Хендсон.
- Добрый день, профессор, - кивнул головой мальчишка, покорно усаживаясь на стул. Крис выглядел очень мило в вязанном джемпере цвета сухой листвы, подчеркивающем глубину голубых глаз.
Генри раскрыл учебники, увлекая в легкую беседу. Учитель пытался понять, на каком моменте застрял его подопечный и как его вызволить из ямы. Они поболтали о том, как преподают английский в школе и о том, чтобы хотел знать сам мальчик, к чему можно было бы стремиться. Но было одно но: полное отсуствие концентрации на занятиях со стороны ученика.
- Ты меня слушаешь? – резко рыкнул репетитор, захлопывая книгу. И Крис отвлекся от изучения рисунка на ручке, растерянно моргая.
- Конечно, профессор Хендсон, - поддакнул он. И это еще больше разозлило немца.
- Если я еще раз замечу, что ты отвлекаешься – накажу! – пригрозил он, сдвигая брови. И ткнул пальцем в начало главы. И школьник кивнул, настороженно поглядывая из-под челки.
…
Честно признаюсь, мне нравилась серьезность профессора. Он был таким строгим, но в той же степени мягким и справедливым. Он не ругал меня, если я ошибался, он позволял мне придумывать речитативы, чтобы легче выучивать слова. Но если дело касалось моей рассеянности и непослушания, он срывался с цепи.
Сначала он легонько бил линейкой по моим пальцам. Было не столько больно, сколько обидно. Я смотрел в его серые ледяные глаза и видел, как он вскипает. И когда я подчинялся его словам, было хорошо заметно, как резкий нрав утихомиривается, словно... словно я был ему небезразличен. Ему не было все равно как я сдам контрольную, он хотел, чтобы все было на высоте. И услышав, что я плохо сдал тренировочный тест по алгебре из-за невнимательности, он поставил меня в угол.
«Если не можешь сосредоточиться, придется вытряхнуть из тебя все лишние мысли», - сказал он, размахиваясь ладонью. А я стоял в углу, искренне не понимая, как репетитор по английскому смеет меня наказывать за промахи в других предметах. Однако я не смел ему перечить, послушно принимая каждый из двадцати ударов по моей пятой точке.
…
- Тебе удобно? – растекся медом голос Генри, когда тот проверял последний узел. Его руки бережно огладили угловатые плечи, рассыпая прохладными пальцами толпы мурашек.
- Да, профессор, - прошептал ученик. Он был надежно привязан к стулу. Его дыхание сбивалось, а узлы из кроваво-красной бельевой веревки бережным узором опутывали его грудь, выпрямляя спину. На Крисе не было рубашки, лишь хлопковые домашние брюки. Руки лежали на коленях, привязанные к ним крупными петлями. А сами бедра развратно раздвинуты, выставляя все напоказ.
- Теперь ты уделишь мне свое драгоценное внимание, и мы выучим будущее время? – ехидно переспросил мужчина, садясь напротив ученика и закидывая ногу на ногу. Он выглядел чрезвычайно довольным, оглядывая свое творение. И хмыкнул, когда щеки мальчишки вспыхнули, как праздничные огоньки, стоило репетитору опустить взгляд к паху, выделенному бандажом.
- Я тебя внимательно слушаю, - улыбнулся Генри. - Выглядишь просто великолепно. Красный тебя стройнит.
…
Он казался мне единственным, кто интересуется моей жизнью. Пусть у него были странные методы, пусть он заставлял меня ненавидеть свое тело, которое сходило с ума по ночам, мучая меня навязчивыми снами. Я буквально изнывал от желания от одного урока до другого. Его низкий голос преследовал меня на занятиях, как только я замечал свою ошибку. Я сгорал от стыда и примеси похоти, видя его тонкую фигуру в дверях. И я не мог не замечать, как он смотрит на меня. И этот жадный взгляд для меня был важнее всего.
…
- Значит, тройка, - прищелкнул языком мужчина, просматривая записи. Он листал трофейную тетрадь, добытую из рук разгневанного отца и бегло просматривал красные сноски на полях. – Расскажи мне, как ты до этого скатился?
- Я не знал, что там будет тест на склонения глаголов, - мальчишка отвел взгляд голубых глаз, пряча руки под стол. Он не хотел, чтобы его вновь избили линейкой, как в прошлый раз. И увидев затравленный взгляд, Генри хищно улыбнулся.
- О, бедный ты наш малыш, - погладил он ребенка по голове. Репетитор мило улыбался, расплываясь голосом. – Тебя не предупредили? Телеграмма вовремя не дошла?
Он с силой ударил по столу ладонью, из-за чего Крис вздрогнул и задрожал. Ноздри немца расширились, как это бывает у зверей. Но тут же он взял себя в руки.
- Отвечай, раз я спрашиваю, - спокойно произнес немец.
- Я... я виноват, - сглотнул ученик, замечая адские огоньки в серых глазах.
- Виноват, хорошо хоть понимаешь это, - профессор закусил губу, перечитывая пройденный тест. И разочарованно покачал головой. – Разве мы этого не проходили? А? Смотри на меня, маленькая бестолочь! – рыкнул он, видя, как Крис прячет глаза. – Ты должен отвечать за свои ошибки! Раздевайся.
…
В тот раз мне было страшно. Я встал из-за стола и принялся расстегивать рубашку. Мои руки дрожали, я никак не мог справиться с пуговицами. А он не стал ждать, сдирая с меня лишние одеяния.
Его руки были такими горячими, такими внимательными. Он гладил мою кожу, словно я был дорогостоящей китайской вазой. И меня безумно заводило, как он тихо рычал, укрепляя свою власть надо мной. Его дыхание обжигало кожу, он целовал мои плечи, слизывая мое спокойствие и равнодушие. Я боялся остановить его, хотя понимал, чем это могло закончиться.
…
- Что ж, плохих нужно наказывать, ведь так? - прохрипел он, глядя в глаза мальчику и хватаясь за чужой ремень. Он стоял так близко, что Крис почувствовал запах его одеколона, с которым тот брился утром. Сердце ученика стучало, как у загнанного кота, пока длинноногий бульдог облизывался напротив. Ширинка брюк тихо пискнула, впуская крупную ладонь и расходясь до конца. Генри сжал пах юноши, нежно оглаживая полувставший член. Вены на его висках вздулись, и язык лизнул веснушчатое плечо подростка.
- Да тебе нравится, - хмыкнул профессор. И резко толкнул в сторону стола. Крис вскрикнул, ударяясь локтем, и неловко схватился за край тонкими пальцами.
– Держись, - предупредил мужчина, сдергивая штаны с бельем с ученика. Он на секунду даже отошел, чтобы полюбоваться видом и прищелкнуть языком. – Ну вот, теперь ты выглядишь как подобает. Как и должен выглядеть малолетний преступник перед органами власти.
Ладонь шлепнула по заднице, и мальчишка взвыл, цепляясь руками за край столешницы и выгибая спину. Наказание было неожиданным и унизительным, как и планировалось. Профессор отсчитал пять ударов, наблюдая, как краснеет кожа. И как пунцовеют кончики ушей, которые не скрывали пшеничные волосы.
- Горячо, да? – усмехнулся он, снимая очки. – Если нет, то сейчас точно станет.
…
Я не знал, что он будет делать. И испугался, что меня снова будут бить.
Но того, что произошло дальше, я никак не ожидал.
Он встал на колени позади меня, раздвигая ягодицы пальцами. И его длинный язык долго ласкал меня там, где по всем священным книгам было запрещено получать наслаждение. Но мне было так жарко, я задыхался от новых ощущений, возбуждаясь и становясь податливым.
…
- Расслабился? – довольно спросил профессор, поднимаясь на ноги. Его пальцы трогали раскрытый анус, пробуя мягкие стенки и расширяя проход. Мальчишка постанывал, закусывая пухлые губы и приподнимаясь на носочки, когда Хендсон растягивал его проход «ножничками», раздвигая пальцы в стороны. Крис был тугим и узким, и от этого кровь кипятила голову, мешая трезво рассуждать. – Ты меня расстроил. И я сделаю все, чтобы ты больше не совершал таких глупых ошибок.
Генри расстегнул свои штаны и пристроил красную головку к сжимающейся звездочке мышц, обхватывая худые бедра подростка. Смазки под рукой не было, и профессор понадеялся, что его собственной слюны на предварительных ласках хватит за глаза.
- Добро пожаловать во взрослую жизнь, - хмыкнул Генри, проталкиваясь внутрь. Мальчишка закричал, вырываясь, но хватка была железной. И член мужчины погружался в девственный проход, натягивая подростка в самом буквальном смысле.
…
Тот секс был против моей воли. Я плакал и молил о пощаде, царапал пальцы профессора, грозя рассказать обо всем. Но когда он обхватил своими теплыми руками налитую кровью головку, когда он начал продрачивать мне, меня просто-напросто скрутило.
Я стал рабом этих ощущений. Он трахал меня, медленно доводя мой разум до исступления, я почти забыл как дышать в тот момент, когда он назвал меня «шлюхой» и довел до границы полу-укусами по спине. Я и не знал, что мое тело может быть таким чувствительным.
Я сходил по нему с ума, но когда я получил желаемое, мне было страшно и больно. Я забрызгал пол спермой, моля о прощении. Он рычал на ухо, шлепая меня тяжелыми яйцами. Я не знал, как буду позже сидеть в своей комнате, понимая, что в соседнем помещении все еще пахнет им. Я не знал, как буду целовать его исправления в своей тетради.
Я всего этого не знал, когда извергался в его руку, переживая своей первый оргазм в руках мужчины.
Я не хочу, чтобы вы судили меня по моему сумбурному рассказу.
Поймите, я болен. Я болен, и мне нужна психологическая помощь. Потому что сегодня, спустя три месяца после нашего первого раза, я решился сказать ему «да». Он увезет меня из дома моих родителей, сделает меня своей собственностью. И теперь мои фотографии будут красоваться только на нашем общем камине. Там, где я сам их поставлю.
…
- А тебе точно идет красный, - улыбается профессор, отходя в сторону. Мальчишка лежал в его спальне, распятый. На этот раз бондаж был скорее украшением, нежели примененным для цели. Узлы обвязывали бледную кожу, подчеркивая угловатость подростка и его беспомощность. Голубые глаза растерянно смотрели по сторонам, а вот предательский член уже стоял колом, привлекая к себе внимание. Генри со смешком лизнул головку, от чего Крис жалобно всхлипнул, дергая связанными запястьями над головой. Пшеничные волосы уже успели отрасти, закрывая алеющие уши.
– А теперь давай обсудим интересующую меня тему. Кто тебе сказал, что если ты живешь у меня, то можно учиться в новой школе так отвратительно? Я запросил табель, и поверь, оценки меня совсем не устроили.
- Но... я думал, что раз мы теперь вместе, - робко запротестовал школьник. Хендсон покачал головой, массируя пальцами ровненькие яички подростка. Он смотрел только на них, не прерывая зрительный контакт, что безусловно вводило в ступор мальчика.
- Нет-нет! Наша личная жизнь отдельно, а учиться плохо я не разрешал. Так что ты виноват, мой голубенок.
- Но…
- Я должен дважды повторять?! – рыкнул мужчина. Серые глаза сверкнули за очками. Но он тут же мягко улыбнулся и провел рукой по голове, приглаживая выбившиеся пряди. – Слушай, что я тебе говорю. Иначе так и оставлю на ночь.
- Я слушаю, - кивнул мальчишка. – Я виноват.
- Вот. Это совсем другой разговор, - смягчился мужчина. И склонился над пахом, трогая венки языком. – А теперь медленно и вдумчиво расскажи мне, как ты умудрился получить такие оценки. Посмеешь вскрикнуть или всхлипнуть – накажу, - пригрозил он, обхватывая губами взбухший член. Мальчишка покорно выдохнул, начиная рассказ. А делом это было нелегким…
Живущий в темноте |
Они всегда меняются. Приезжают на время, селятся в комнаты, притаскивая огромные коробки, пахнущие чем-то чужим. Они тратят просто уйму времени на то, чтобы вытащить все свои вещи и разложить вокруг себя, расставив все по комнатам. Это всегда интересно, и я честно стараюсь не мешать, позволяя себе лишь подсматривать из щелей в стенах и картинах. Они всегда меняются, но мне нравятся люди. Поэтому, когда все приготовления завершаются, я прихожу знакомиться.
Дом, в котором я живу, очень старый. У него несколько этажей, множество разнообразных залов, но мне нравится лишь одна маленькая недокомнатка в одной из спален, куда маленькие люди обычно прячут свою теплую одежду.
- Привет, - добродушно машет мне ладошкой ребенок. И я машу ему в ответ из темноты. Если мне уж сильно хочется, я толкаю яркий зеленый мяч, выкатывая его, и тогда мы вместе играем.
- Не бойся, я тебя не обижу, - зовет меня маленький человек, когда немного привыкает к моему присутствию. Но мне страшно. Потому что я знаю, чем опять все закончится. И каждый раз лишь надежда на лучшее толкает меня, когда я протягиваю свою длань из темноты.- С кем это ты разговариваешь? - любопытно спрашивает другой человек, который куда больше размером моего друга, заглядывая в нашу общую комнату.
- С Уву, я разговариваю с Уву, - улыбается ребенок, указывая на меня, а я вновь прячусь в чужих тенях. - Он мой новый друг!
- Как здорово, - смеется этот человек и уходит. Как будто это нормально не видеть друзей своего маленького человека.- Не бойся, - повторяет вновь и вновь дитя, каждый раз упрашивая меня выйти с ним, когда мы играем. И рано или поздно я сдаюсь. Мне сложно говорить, когда я живу в темноте, и поэтому прошу пододвинуть ближе эти забавные кубики с буквами.
- Я могу стать похожим на тебя? - спрашиваю разрешение, выкладывая игрушки на полу. И в ответ слышу радостный смех, смешанный с хлопками. Он радуется, не зная, как я этого боюсь.Они всегда меняются, уезжают из моего дома. Ведь рано или поздно я спускаюсь с маленьким человеком рука об руку, похожий на него как две капли воды.
- Можно Уву будет жить с нами? - просит мой человечек, но другие люди вдруг начинают кричать. И тогда мне вновь приходится прятаться в этом старом доме, ожидая, пока у меня вновь появятся друзья.Всегда, но не в этот раз.
- Прости, - складываю я слова из кубиков. - Я просто устал быть всегда один.Я спрятал его в одной из своих комнат за стеной. Там, где его никогда не смогут найти, пока он будет спать. И впервые за все время я спустился по лестнице один.
- Мама, мне страшно, - поднял я глаза на того большого человека, который чаще всего приходил в нашу комнату. - Я хочу уехать.
Поднимаю руку и показываю на ужасную надпись на стене, которую рисовал всю ночь, кусая себя в кровь, когда я еще не был похожим на ребенка. Большой человек кричит, хватая меня в объятия. Но теперь они уезжают из старого дома вместе со мной, не замечая, что их маленький человек стал другим.
Хранитель Времени |
- Садись, я расскажу тебе одну историю, что случилась со мной очень и очень давно. Тогда я был почти так же юн, как и ты сейчас – в моих глазах горело пламя жизни, и я был влюблен. Конечно, она была не такая красивая, как твоя мама, но в тот момент она казалась мне самой прекрасной. И я старался из-за всех сил, чтобы произвести на нее впечатление. И было мне суждено забраться высоко в горы, где обитают горгульи. Мне говорили, что там я смогу найти диадему Сказочной Принцессы, и это было бы шикарным подарком на помолвку к моей свадьбе. Увы, со мной никто не захотел лезть в те пещеры, и я отправился совсем один.
- Там было опасно?
- Да. Я не буду рассказывать о тех холодных днях, что я пережил там. Как я прятался от зубастых огромных пауков, как бегал от шерстяных змей, которые могли проглотить меня целиком, если бы не были так слепы. Это все не так интересно, как моя встреча с таинственным человеком.
- С каким человеком? Разве ты не к горгульям шел?
- Именно к ним, мой нетерпеливый внук. Не торопи меня, я уже стар и слова имеют привычку выпадать из моей головы. Так вот, шел я много дней и ночей. Я был голоден, слаб и ранен – но в сердце не переставала гореть любовь и желание. Я лез все выше и выше, пока не... оступился. Моя левая нога слетела с мокрого подступа, и сколько бы я не пытался схватиться и подтянуться, меня утаскивало вниз, в темную расщелину. Острые камни резали мне пальцы, били по голове, пока я не оказался на самом дне.
- Дедушка, тебе было очень больно?
- Да. Это было тяжело: оказаться в ловушке природы. Моя нога меня не слушалась, я не мог выбраться самостоятельно, и моя котомка была уже давно пуста. И, наверное, я бы умер там от холода и голода, если бы не повстречал его.
- Рассказывай, не томи! Кто это был?!
- Поначалу мне показалось, что в расщелине никого не было. Но затем тихий голос зазвучал совсем близко. У него были прохладные руки, с твердыми мозолями на пальцах. Он держал мою голову у себя на коленях и обмывал меня холодной водой. Я не мог говорить, едва видел, но он был заботлив. Почти трое суток я был под его защитой: меня кормили, согревали и поили с такой нежностью, которую не каждая мать дает своему ребенку. Я не знал кто он, я не знал его имени – но он сохранил во мне жизнь и дал мне новую.
- Дед, а дед, а он был магом?
- Я точно не уверен. Мне кажется, он гораздо сильнее самого сильного мага. Я видел у него палочку, пару раз он творил волшебство с ее помощью, однако он делал это с явной неохотой и... болью. Словно ему было тошно быть магом, разделять с нами свою силу. Однако, как только я смог самостоятельно сидеть и разговаривать с ним, я начал понимать, почему он такой.
- И почему же?
- Иногда людей калечит не только острое оружие и ненависть врага. Иногда сила калечит тебя изнутри, если ты ненавидишь себя. Я видел с какой легкостью он перемещался, как быстро он творил магию, и мне кажется, что он очень долго учился этому у лучших мастеров. «Откуда ты все это знаешь?» - спросил я у него. И он ответил: «Моим учителем была война. Там либо урок усвоен, либо тебя уже нет». И больше я не спрашивал его о прошлом.
- А он был красив?
- Очень. Высокий, крепкий мужчина с жестким вьющимся волосом и крупными зелеными глазами. Он носил тонкий слой стекла, как монокль, только сразу оба, словно это помогало ему видеть. А еще у него был шрам.
- Через все лицо, как у воюющих с драконами?
- Что ты! Нет, такие отметины шрамами не называют, это знаки отваги и чести, выпавшие на долю волшебника. Ха! Нет, его шрам был совсем другим. Маленьким, как отпечаток молнии на лбу. Он стыдился его, закрывал волосами. Мне было жаль моего спасителя, и я даже предложил ему свою помощь, как только почувствовал себя получше.
- И что он ответил?
- «Спасибо, мой мальчик. Но это след моей жизни. Пусть я никогда больше не смогу вернуться в то время, пусть магия меня возненавидела за мою силу, я хочу помнить, кем я был раньше». Его голос был полон печали. И я не смог удержаться и спросить: «Как это случилось? Почему магия возненавидела тебя?»…
- Дед, не спи!
- А? Я заснул?
- Да, заснул. А я хочу знать конец истории! Не тяни!
- Ах, ну да. На чем я остановился? … точно, я спросил у него про ненависть магии. Мне было страшно любопытно, как и тебе сейчас. Я точно помню, как печально он вздохнул, снял стекла с глаз и посмотрел на меня так, словно мог увидеть мою душу. «Сколько же тебе лет?» - вырвалось у меня невольно. Мне казалось, что в его глазах-изумрудах я увидел вечность, увидел, как рождались и умирали народы, крича от боли и злости. Мне стало страшно и горько, я заплакал, хотя не понимал, от чего слезы жгут мои ладони. «Я не могу сказать тебе этого. Я не живу в одном времени больше того, чем мне позволено… Я рад, что могу спасти тебя. Но уверен, так было предначертано выше, ведь я теперь не повелеваю своей жизнью. Таково мое наказание».
- И это все?
- Нет, что ты! Как только я смог ходить, он показал мне дорогу до пещер горгулий. И даже научил заклинанию, чтобы я смог пройти мимо них незамеченным.
- И что тогда странного в этой истории?
- Когда я был в пещерах, где уже многие сотни лет не ступала нога человека, я увидел странный рисунок на стенах. Увеличив свой люмос, я затаил дыхание, рассматривая строгие линии тех, кто уже давно умер. И была там фигура. Обведенная зеленым и красным, фигура плачущая над полем битвы.
- Это был он?
- Да мой милый. Это был мой спаситель, я сразу узнал его. Позже, я много времени провел в библиотеках, ища сказания о тех народах, что жили очень и очень давно. И нашел только одно упоминание о человеке, что появляется изредка на путях тех, кто вершит историю. Его называют Человеком Времени, человеком Заклявшим Магию, и хотя он говорил мне, что ему не подвластна собственная жизнь, я видел его руку на многих страницах истории.
- Ого! Дед, а почему ты тогда не отдал диадему той, в которую был влюблен?
- Ах, мальчишка, ты такой глупый! Потому что я был совсем юным, и та встреча показала мне, что я еще не готов отвечать за чужие жизни. В те дни я был совсем беспомощен, и кто знает, смог бы я тогда выжить один, в темной и сырой расщелине. Он спас меня и я пообещал, что буду заботиться о своей жизни и о жизнях тех, кто был со мной. Поэтому я и решил подождать. А потом, когда встретил твою бабушку, я понял, что ждал не зря. Иначе бы у меня не было такого милого внучка. Да, Мерлин?
- Точно дед. А можно я пойду погуляю?
- Конечно, иди. И помни – настоящий волшебник всегда думает о спасении.
Проводив ребенка взглядом, старик поднялся на ноги и закашлял.
- Прости меня. Хотя я и обещал спасителю заботиться о тебе, боюсь, это не в моих силах. Я стар и слаб. А совсем скоро ты станешь сильным волшебником, и твой путь будет окутан злом и болью. Как бы я хотел, чтобы тебе помогли так же, как тогда мне. Эх. Желания, желания... до чего же они доводят! Может быть, когда ты вырастешь, ты поймешь, что именно я рассказал тебе. И почему именно магия возненавидела моего спасителя. Быть может, ты даже станешь великим, раз им не стал я. Кхе! Хотя, с чем только не шутит магия…
Он улыбнулся своим мыслям, вспоминая зеленые глаза Хранителя Времени. Ведь то, что Заклявший пометил его жизнь, означало только одно – что-то великое должно произойти. И если уже не произошло, то совсем скоро точно произойдет!
Вы здесь » ELM AGENCY » Творческий уголок » Джонова тучка